Гранитный линкор
Шрифт:
— Разрешите узнать, на чем основаны ваши предположения, товарищ генерал?
Сдерживая волнение, Семин взял папиросу, предложил закурить полковнику.
— Вы говорите, что отряд погиб. Тогда почему молчит немецкое командование? — Семин выжидательно посмотрел на полковника.—Случись этакое, да они бы шум подняли на весь мир!
— Безусловно, — согласился Федоров. — Но из тактических соображений им, возможно, это сейчас невыгодно.
— Допускаю такое соображение. Зачем тогда Шредеру понадобилось, как доносит наша разведка, брать собственный наблюдательный пункт, расположенный на вершине, в непролазное окружение!
— Непролазное окружение — предположение разведчиков. Почему нельзя думать, что Шредер в этом месте сосредоточивает против нас сильный кулак?
— И это возможно,— обдумывая каждое возражение полковника, ответил генерал.— Те же разведчики доносят, что по ту сторону Гранитного обнаружено небывалое оживление среди войск противника.
— А почему нельзя понять это оживление, товарищ генерал, как подготовку к наступлению?
— Можно понять и так,— согласился Семин.— Однако еще факт: почему с момента исчезновения угловского отряда, как рассказывают матросы из боевого охранения, самые бойкие огневые точки, расположенные на восточном скате вершины, бездействуют?
Федоров задумался: этот вопрос он задавал себе не раз.
— По рассказам тех же матросов,— продолжал-генерал,— они слышали сильную перестрелку со стороны вершины. Похоже, что там шел бой.
— Мне об этом докладывали, перестрелка была слышна в течение всей ночи, а к утру, говорят, оборвалась,— оживился Федоров.
— Чем это можно объяснить? — настойчиво продолжал генерал.— У фашистов восстание?
— Не думаю...
— Случай с телом угловского связного, найденным между нашим боевым охранением и вершиной. Как он мог туда попасть? Откуда?
— Только с той стороны, с вершины,— вынужден был признать полковник.— Очевидно, попав на вершину, командир отряда пытался наладить с нами живую связь...
— Значит, вы тоже начинаете убеждаться, что-отряд находится на вершине Гранитного?
— Возможно, был...
— А сегодняшняя стрельба?
— Она оборвалась...
— Вы думаете...
— Я стараюсь, товарищ генерал, не думать об этом...
Сомнения полковника омрачили генерала. Оба тяжело молчали. Нарушил молчание Карпов. Он ворвался в кабинет генерала.
— Товарищ командующий! — с трудом сдерживая волнение, сообщил он,— Полковник Шредер только что сообщил по радио свое соболезнование: будто вчера в районе Гранитного им был уничтожен отряд советских морских пехотинцев!
— Так я и предполагал,— помрачнел полковник.
— Врут! — гневом полыхнули глаза генерала,— Соболезнуют о вчерашнем, а сегодня ночью вели на высоте бой! Запутать нас пытаются!
— Об уничтожении отряда сообщил всему миру Геббельс,— добавил Карпов.
— На то он и Геббельс!
— Лжет,— нетерпеливо поддержал Карпов.
Генерал повеселел. Начальник штаба развернул
карту.
— Немедленно высадить четвертую разведгруппу вот в этом месте,— Семин сделал карандашом жирную отметку на карте.— Разведчики должны, не ввязываясь в бой, мелкими группами просочиться в расположение противника, окружающего вершину с запада, захватить «языка» и через него узнать о местонахождении угловского отряда!
— Отряд к высадке готов, товарищ генерал, — доложил Федоров.
Получив приказ, полковник ушел.
— Однако положение серьезное,— задумчиво, проводив глазами полковника, сказал генерал.— Нельзя не прислушиваться к сообщениям врага.— Он покосился на Карпова.— Опасения полковника не лишены основания.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Вершина Гранитного линкора. В запорошенных снегом траншеях между обледеневших камней, где настороженно притаились североморцы, по-прежнему крутит вьюга. Низко плывут над скалами темные облака. Хлещет жесткими снежинками в уставшие лица матросов ветер. Только что утих тяжелый бой: в течение тридцати часов, одна ожесточенная атака сменялась другой.
Два матроса — Сибиряк и Амас — с трудом пробирались по глубоким сугробам на юго-западный скат высоты. Там они должны были сменить товарищей, оборонявших этот участок.
Амас вдруг упал в снег.
— Ложись! — крикнул он Сибиряку.
Рядом взорвался фугасный снаряд. Амас вскочил, прыгнул в свежую воронку.
— Сеня, иди сюда,— позвал он товарища,— Здесь снаряд землю грел. Немножко и мы греться будем.
Над головой и по верхушке дальнего камня резанула пулеметная очередь. Пули от камня рикошетом взрыхлили около Сибиряка снег.
— Иду, Амасик! — и Семен упал в теплую воронку.— Эх, да тут у тебя рай, как на печи моей бабушки!
— Через пять секунд рая уже не будет! — Амас туже затянул пояс.— Скажи, Сеня, почему в пузе шуму много?
— Потому, Амасик, что пусто...
— Эх, Сеня, чтобы не было пусто, шашлык бы нам!
— Молчи! — облизнул губы Семен и потрогал за пазухой маленький кусочек хлеба.— Пошли дальше...
Они проходили по месту, где только что закончился бой. Вот лежит неподвижно матрос: ноги его уперлись коленями в камни, подбородок вдавлен в опустевший диск, указательный палец правой руки будто примерз к предохранительной скобе пулемета.
А чуть дальше, как бы приготовившись к броску, застыл другой матрос. У него разорвана одежда, в окровавленной руке рукоятка, очевидно, последней гранаты. На изуродованном побледневшем лице застыла кровь. У ног валяются автомат с опустошенным диском, стреляные гильзы и пустой мешок из-под продовольствия... Впереди на снежном бруствере и перед ним — около десятка трупов вражеских солдат.
Семен Сибиряк склонил голову.
— Земляк мой, Паша Гудков! Лучший тракторист из МТС,— он попробовал взять зажатую в руке матроса рукоятку гранаты, но не смог.— Хотел, Паша, сыну твоему Вовке на память передать... Да ведь с тобой и с мертвым сладить нельзя!.. Эх, Пашка! Сердешный! Хороший ты мой!