Граждане
Шрифт:
— А челядь, а коморники? — процедил он злорадно. — До 1864 года они были безземельные, позднее им, согласно указу, дали ничтожные наделы. Это надо помнить, дети мои! А сейчас товарищ Шрам нам расскажет о расслоении сельского населения по мере развития капитализма.
Шрам зловеще фыркнул и объявил:
— Если вы сию же секунду не устроите перерыва, я из этого борова котлету сделаю!
— До восьми еще одна минута, — возразил Антек.
Збоинский в тот же миг запустил в него сандалией.
Поднялась суматоха, сандалия угодила в будильник, и он начал звонить. Все
— Твое счастье! — крикнул Шрам Свенцкому. — Слышишь, что я тебе говорю, толстяк? Твое счастье, что не пришлось мне за тебя приняться!
Шрам был в одних гарцерских трусиках, без рубашки. Он встал в позу посреди комнаты и, ударив себя кулаком в голую грудь, начал звучным голосом скандировать:
Завтра, значит. Ну, не сдобровать им! Быть Кер'eнскому биту и ободрану! Уж мы подымем с царевой кровати эту самую Александру Федоровну.Шрам был не только кларнетистом: он славился в школе и как хороший чтец. Любил декламировать Маяковского и часто делал это на переменах, поставив ногу на стул и зажав в левой руке недоеденный огурец, а правой отбивая такт на кафедре.
Мальчики слушали его с блестящими глазами. Даже Свенцкий и тот перестал пыжиться и кивал головой после каждой строфы. Шрам восхищал их своим голосом, гулким, как барабан, и выразительной жестикуляцией. Отрывки из поэмы «Хорошо» он готовился читать на торжественном первомайском собрании у них в школе.
Заговорили о программе этого праздника. Школьное бюро ЗМП принимало деятельное участие в его организации.
— В нынешнем году нельзя провести торжественное собрание кое-как, — сказал Вейс.
— А я то же самое твержу уже три года! — подхватил Свенцкий.
Выступить с докладом они попросили Яроша. Три года подряд первомайский доклад делал Постылло, и весь зал изнывал от скуки, слушая его тщательно взвешенные фразы, подкрепленные в начале и в конце ходкими цитатами. Ярош, подумав, согласился и обещал подготовить доклад. — Но нам нужно, чтобы он был по-настоящему революционный, — нахально заявил ему Свенцкий. Ярош усмехнулся: — Не знаю, удастся ли это мне, но, конечно, постараюсь.
— Я бы на его месте за такие слова дал тебе в зубы! — возмутился Збоинский, когда они вышли из кабинета директора. — Ляпнуть такое человеку, который сидел в санационной тюрьме!
Но Свенцкий, ничуть не смутившись, возразил, что напомнить никогда не мешает. В программу, кроме доклада Яроша, включили и чтение отрывков из повести Горького «Мать», и сцену из «Кордиана и Хама», которую разыграют члены драматического кружка. Потом Маяковский в исполнении Шрама и коротенький доклад о творчестве этого поэта — его обещал сделать Вейс. А в заключение школьный хор исполнит ряд революционных песен польского пролетариата, начиная от самых старых, песен первых борцов с царским
— Да, в этом году первомайский праздник будет у нас очень неплохой! — удовлетворенно сказал Збоинский.
— И притом без Постылки! — со смехом ввернул Шрам.
А Свенцкий весело свистнул:
— Да, сынок! Постылке сейчас туго приходится, ох, как туго!
— Авось, он, наконец, в настоящем свете увидит свою грязную душонку, — сказал Антек, поднимая плечи. — Не мешало бы!
Вейс недоверчиво покачал головой.
— Сомневаюсь. Такие, как он, на самокритику не способны. Они только в чужие души умеют запускать глаза.
— Свои крысиные глазки, — добавил Збоинский.
Мальчики помолчали задумавшись. Вдруг Шрам сказал:
— Разве такому место в партии? С политической стороны как будто все в порядке, а все-таки он скотина.
Разговор опять прервался. Через некоторое время Вейс пробормотал:
— Я бы голосовал против него.
— Я тоже.
— И я.
— И я, — подхватил Антек. Он включил радио. Раздались звуки рояля.
— Выключи! — вполголоса скомандовал Свенцкий. — Еще рано. Начнется в половине девятого.
Все посмотрели на радиоприемник, потом на будильник. Снова помолчали.
Только Шрам все никак не мог успокоиться и ругал Постылло:
— Откуда в человеке берется столько злости? Вы его не знаете так, как я, — ведь четыре года я был его учеником. Слава богу, что не больше! И почему он такой вредный, — для меня загадка. — Шрам выпятил нижнюю губу и так наморщил лоб, что вихор свесился ему чуть не на брови.
— Должно быть, из-за низкого роста, — предположил Збоинский. — Говорят, такие карлики всегда очень озлоблены.
Комната так и загудела от громкого хохота. Свенцкий чуть не упал с чертежного стола. — Ох, крошка! — стонал он от восторга. — На этот раз ты превзошел себя!
Шрам выл басом, лежа на полу.
Збоинский сперва покраснел от гнева, но потом и сам засмеялся. Он был ростом не выше полутора метров.
— А Видек молодец, хорошо выполняет задания, — сказал Антек, когда все, наконец, успокоились. — В воскресенье берем его с собой на матч.
— Билеты Тарас достанет? — полюбопытствовал Свенцкий.
— Нет, он через Басю больше доставать не может. С ней у него все кончено.
— Он теперь достает пропуска на просмотры в кино, — сообщил Збоинский. — За Вандзей ухаживает. Такая блондинка из музыкальной школы. Ее сестра служит в «Польском фильме».
— Ну и ловкач! — восхитился Шрам.
— Я считаю, что нам нельзя этим пользоваться, — сказал Антек. — Хотя бы потому, что мы подадим дурной пример таким, как Видек.
Его товарищи многозначительно переглянулись.
— В принципе… гм… ты прав, конечно. — Збоинский сделал сокрушенную и елейную мину. — Но видишь ли, Антечек, Тарас обещал в четверг повести нас на «Чудо в Медиолане». Так, может, в виде исключения…