Гражданин Брих. Ромео, Джульетта и тьма
Шрифт:
Брих понял ее с немым ужасом. Ведь это немыслимо! Это не был внезапный крах, для него не было причин. Брих еще и сейчас тщетно спрашивает себя, почему это произошло, по какой причине? Самым ужасным было медленное умирание чувств, затяжная неопределенность. С каждым днем Ирена все дальше отходила от него. Брих был горд, не гонялся за ней, не выпрашивал чувства, зная, что это было бы зря. Ирена неудержимо отдалялась от него.
Наконец в глубокой тоске он задал ей вопрос в упор. Она сидела вот тут, у него на диване. Опустив голову, Ирена сказала ему все, о чем он лишь смутно догадывался. Она могла быть упрямой, своевольной, сердитой, но
Конец, всему конец! Никогда он не переживал того, что пережил в эти дни. Казалось, солнце не светит и жить нет смысла. Только врожденная воля к жизни и упорный труд держали Бриха на ногах. Он оглушал себя работой, подхлестывал честолюбие, боясь собственных мыслей, боясь дать перевес чувствам. Чувство самосохранения здорового человека, упорная привязанность к жизни удержали его от отчаянного поступка. Выдержать, выдержать, твердил он себе, блуждая по улицам. Через неделю ему позвонил Ондра и серьезным тоном попросил встретиться. Брих поехал на Бржевнов. Раж принял его, необычно серьезный и сдержанный. Они сели друг против друга и молчали. Начал Брих:
— Ты ее любишь?
Ондржей отвел взгляд.
— Как никого на свете, — прошептал он, и Брих поверил. Больше говорить было не о чем. С минуту они молчали, наконец Брих сказал, хотя и без намерения изменить положение вещей:
— Вы очень разные люди, учти. Подумал ты об этом?
— Да. Мы с тобой тоже разные люди, и все же друзья. Впервые в жизни я встретил женщину, которую по-настоящему… люблю. Если не стесняться громких слов, Франтишек, скажу тебе, что я жить без нее не могу…
Брих встал, застегнул пальто, двигаясь как заведенный. Он хотел быстро уйти, но Раж положил руку ему на плечо.
— Чего бы я не дал за то, чтобы это не был ты, друг, — сказал он срывающимся голосом, какого Брих никогда у него не слышал.
Брих отвернулся и качнул головой.
— Не беспокойся. Я не умею играть роль отвергнутого любовника. Я даже не покончу с собой, не бойся, я не трус. Будь здоров!
Раж поколебался и протянул руку.
— Останемся друзьями?
— Ты хочешь невозможного, — глухо сказал Брих. — Мелодраматические сцены не по мне, но… скажу тебе: я с ума схожу. Плевать мне на чуткость, но хоть немного такта надо иметь. Так что отстань ты от меня, пожалуйста! Старая история: я всегда оставался в проигрыше. А теперь больше не уговаривай меня!
Он, как лунатик, пошел к двери и, уже взявшись за ручку, повернулся к неподвижному Ражу, сверкнув глазами:
— Если ты когда-нибудь ее обидишь, не попадайся мне на глаза. Будем врагами.
— Согласен, Франтишек!
Это было все. В тот вечер Брих впервые вернулся домой пьяный, тщательно закрыл дверь и дал волю отчаянию. Мир медленно и безнадежно рушился у него на глазах, в них не было уже слез. Брих был опустошен, и ему понадобилась вся сила духа, вся здоровая воля к жизни, чтобы отвернуться от прошлого. Дни и ночи он блуждал среди людей как во сне, стиснув кулаки и зубы, ему казалось, что он выброшен волной на пустынный берег.
Как болезненно царапали его
Он закрыл крышку, встал, выгреб из ящика все ее письма, любительские снимки и сжег все это в печке, запретив себе даже вздохнуть. Потом открыл окно, в комнату ворвался весенний ветер. Брих сел за стол, закутал шею шарфом и взялся за международное право, неподвижный, безучастный, опустошенный.
Месяцами он высиживал так, с муравьиным упорством строя жизнь сначала. И выдержал. Погрузился в учебу, безразличный ко всему. Голова жадно впитывала знания, сердце постепенно глохло. Работа стала для Бриха целью, смыслом жизни, лекарством. А жизнь еще впереди! Две-три женщины прошли через нее, как тени, ничего не дали ему и ничего не оставили на пожарище его души. И все же жизнь прекрасна, хоть и приходится иногда стискивать зубы. Еще прекраснее она для того, у кого есть упорство и честолюбие, кто полон решимости идти вперед, добиваться успеха.
Они встретились много месяцев спустя на церемонии присуждения ему докторской степени. Ирена пришла с мужем, в глазах ее был тихий вопрос, она протянула Бриху цветы и выжидательно молчала. Брих ответил ей улыбкой и не отказался выпить вместе за свой первый успех в жизни.
Отныне он доктор прав Франтишек Брих. Жаль, что мать не дожила до этого. «Ну что ж, — думал он, держа в руке бокал, — все как будто в порядке, смешно упорствовать… Да и к чему? Все это в прошлом». Они чокнулись и развеселились. Больше всего радовалась примирению Ирена. Она изменилась, и все же Брих узнавал ее.
Итак, за здоровье! Да здравствует жизнь, да здравствует будущее, оно наше!
Брих отмахнулся от воспоминаний, охвативших его, когда он смотрел на спящую Ирену. Он встал, подложил угля в печку и опять подошел к дивану. «Разбудить или не разбудить?» — подумал он, глядя в ее усталое лицо, такое знакомое и близкое. Горькая жалость поднялась в нем. Зачем она опять пришла? Почему к нему и почему именно сегодня? Он давно успокоился, как бы поставил точку. Да, это было незрелое чувство двух незрелых людей. Заурядный случай, какие часто бывали в душные годы протектората. Все это развеял резкий ветер свободы. То ли Бриху было слишком одиноко тогда, то ли ему очень нужен был близкий человек, а быть может, в те недобрые дни не только жизнь, но и любовь была временной, «бис кригсэнде»… И все же… все же ты чувствуешь, что никогда не вырвешь ее совсем из сердца. Не отпирайся!
Тогда все было в прошлом. Тогда…
А сегодня? Что случилось сегодня, несколько часов назад? Тот же кабинет экспортного директора, тот же телефон на стеклянной доске, тот же стол, только человек за ним другой. Брих сидел и спокойно слушал. Сердце у него уже не колотилось от волнения. Он знал, что ему скажут и что он ответит. Взяв предложенную сигарету, он курил, давая новому директору высказаться. Иногда Брих кивал в знак согласия, но слова собеседника не проникали глубоко в его сознание.