Гражданин Города Солнца. Повесть о Томмазо Кампанелле
Шрифт:
Христофор Пфлуг, расставаясь с Кампанеллой, прослезился и обещал, призвав имя Господа и всех святых, что никогда не забудет его. И это оказалось большим, чем простая сентиментальность. Вернувшись на родину, Христофор Пфлуг стал рассказывать всюду и всем о великом человеке, томящемся в несправедливом заточении. Он упорно добивался аудиенции у князей и, задыхаясь от волнения, говорил о Кампанелле, моля заступиться за того, терпеливо высиживал в конторах купцов, имеющих дело с Италией, стараясь заручиться их обещанием помочь Кампанелле, писал бесконечные письма европейским банкирам. Он сделал имя Кампанеллы и его судьбу известной далеко за пределами Неаполитанского королевства. Христофор Пфлуг заслужил, чтобы его помнило благодарное человечество, ибо
Глава LXXIII
Джованни Джеронимо дель Туфо горько сожалел, что его помощь Кампанелле мала. Он может принести ему еду, от случая к случаю доставать книги, он с немалой опасностью для себя выносит рукописи Кампанеллы из тюрьмы и ищет путей, чтобы издать их. Но какая все это малость по сравнению с ужасом пожизненного заключения!
Молодой дель Туфо попробовал представить себе, что он приговорен к такому заключению. Не в Кастель Нуово. В собственном доме. Пусть кругом не будет тюремщиков. Лишь одно — невозможность выйти за пределы этих стен. От одной мысли об этом он стал задыхаться. Она непереносима. Но как помочь Кампанелле? Добиваться пересмотра приговора? На это уйдут годы. И нет надежд на успех. Итак, человек выдающийся, мыслитель замечательный, философ и поэт, приговорен к пожизненному заключению. Его окружает надежная стража. Его отделяют от мира каменные стены. Его держит там ненависть вице-короля. Приговор Святой Службы. Гнев папы. А что противостоит этим грозным силам? Сочувствие нескольких людей на свободе. Слава узника, становящаяся все более громкой. Но разве слава — сила? Требуется найти способ его освобождения.
Джованни дель Туфо размышлял долго, с кем-то, чьих имен история не сохранила, советовался. Наконец забрезжил свет. В тюремном замке содержался человек, о котором сказали: этот может помочь! Личность то была странная. Заключенный, он был лицом влиятельным. Камера его не запиралась. Еду он получал особую. То, что ему присылали с воли, надсмотрщики не проверяли. Вокруг него крутилось несколько арестантов на посылках. Иногда его вообще выпускали из тюрьмы. Поговаривали, что он обделывает деликатные дела для важных лиц, пользуясь связями с наемными убийцами — «брави» — и другими бандитами. Все это было подозрительно, но тюремная молва утверждала: «Он не предаст. Человек слова!»
Джованни дель Туфо устроили встречу с влиятельным арестантом. Держался тот с достоинством. О Кампанелле отозвался как о человеке великих странностей, но уважаемом. Возможность устроить ему побег обещал обдумать. Ему безразлично, кого вызволять из крепости — еретика, философа, поэта, хоть самого черта. Правила у него простые: сказано — сделано, за хорошую услугу — хорошая плата, за предательство — удар кинжалом предателю и месть его родне. А тюрьма, что ж, тюрьма на то и существует, чтобы убегать из нее. Он и сам бы убежал, дела удерживают…
Джованни Джеронимо дель Туфо рассказал Кампанелле о плане побега. В нем было много сомнительного, но мысль о свободе кружила голову, отказаться было выше сил, Кампанелла согласился рискнуть.
Дель Туфо должен был прийти к нему на свидание, условиться о последних подробностях, сообщить время побега, назвать надзирателя, который оставит незапертой двери камеры. Не пришел. Не было его и на следующий день. Испугался? Все оказалось куда хуже. Дель Туфо арестован! Он уже не посетитель Кастель Нуово, а заключенный. Неосторожность? Предательство? Этого Кампанелла так никогда и не узнал. Через некоторое время Джованни Джеронимо дель Туфо выпустили — у властей не было против него прямых улик, ничего, кроме смутного слуха. Того, кто обещал устроить побег, вообще не тронули. Задаток, данный ему, пропал. Такие задатки не возвращают. Скоро и сам влиятельный заключенный исчез из Кастель Нуово — освободили его или позволили ему бежать, кто знает.
Кампанелле было мучительно думать, что из-за него кто-то пострадал. Несколько недель, которые пришлось провести в тюрьме
Кампанеллу в связи со слухом о побеге почему-то не допрашивали. Однако опять — ни бумаги, ни чернил, ни книг. Опять одиночка, камера в башне, откуда даже тюремного двора не видно. Только небо в узком окошке да ласточки. Нет для узника зрелища притягательнее, чем вольный полет птиц. И печальнее.
Какой ущерб может причинить такой узник могучей испанской державе, ее владениям в Италии, вице-королю, сановникам, чиновникам, судьям? Какую опасность представляет он для папы? Заговор, задуманный им, подавлен, друзья казнены или в заточении, его пророчества забыты, он отрезан от мира. И все-таки сама мысль о нем не дает покоя сильным мира сего. Его существование их тревожит. Стены Кастель Нуово кажутся им недостаточно высокими и прочными, тамошние тюремщики недостаточно строгими.
Однажды к Кампанелле в неурочный час приходят надзиратели. Ничего хорошего их лица не предвещают.
— Собирайся!
Он не спрашивает, куда, почему, зачем. Ответа он не получит.
Ничтожно имущество заключенного. Листки бумаги. Обрывок веревки — он завязывает на нем узелки, чтобы не сбиться со счета дней. Молитвенник. Но даже этого взять не позволяют. Ему связывают руки. Плохой знак. По двору Кастель Нуово Кампанеллу проводят стремительным шагом. Но заключенные успевают его заметить.
«Уводят Кампанеллу!» — разносится весть по тюрьме. Никто не знает, куда и зачем. Тех, кто пытается приблизиться к нему, отгоняют. Настойчивых отшвыривают.
Как давно не видел он улиц Неаполя! Их заполняет толпа: живет, шумит, кричит, спорит, торгуется, попрошайничает. Только что закончилась служба в церквах. Мужчины, женщины, дети выходят из церковных дверей, обмакивают пальцы в святую воду, крестятся. Кампанелле кажется, что жителей в Неаполе стало больше, чем было. От пестроты толпы, шума, разноголосицы кружится голова. Трудно дышать. Затеряться бы в толпе, стать ее частицей, раствориться в ней — больше ничего не надо! Вот они, люди, которых он мечтает сделать мудрыми, сильными, гордыми, радостными, счастливыми, сделать соляриями, сыновьями Солнца. Неаполитанцы на миг останавливаются, пропускают конвой, глядят на него и тут же забывают. Мало ли арестантов проводят но улицам? Только оборванные мальчишки бегут за узником и его стражей да старая женщина провожает его долгим сердобольным взглядом. Хлопает в переулках на ветру пестрая рвань белья. Стучат молотки мастеровых. Громко выкликают свой товар разносчики орехов, сластей, плодов моря. Над толпой высятся башни Кастель Нуово. Черные тени от них падают на площадь и на толпу, перечеркивают залитые солнцем улицы.
Замок Святого Эльма, худшая из неаполитанских тюрем. Скрипучая тяжелая дверь. Крутая темная лестница. Его грубо толкают в спину. Кампанелла едва ухитряется удержаться на ногах.
— С новосельем! — насмешливо говорит грубый голос в темноте. Дверь затворяется. Злобно гремит замок. Кампанелла после дневного света ничего не может разглядеть. Потом глаза привыкают к полутьме.
Камера немногим лучше «ямы для крокодилов». Окна нет. Свет едва проникает через узкую щель в двери. Осклизлые стены. На полу подстилка из гнилой соломы. Пять шагов в длину, три в ширину — все! Надолго он сюда брошен? Он гонит от себя мысль о сроке. Силится сохранить в памяти улицы города, по которым его только что провели, вид синего неба над головой, облик толпы, лица женщин, смех детей. Запаса этих звуков и красок ему должно хватить надолго. Он будет растягивать его, как крохи в голодовку, как капли влаги в засуху.