Гражданин мира, или письма китайского философа, проживающего в Лондоне, своим друзьям на востоке
Шрифт:
Смех всегда был самым могущественным врагом фанатизма и, в сущности говоря, это единственный противник, который может с успехом ему противостоять. Преследуя любую секту, лишь укрепляют ее. Под топором палача она обретает большую силу и, подобно некоторым живучим насекомым, только множится, если резать ее на куски. Доводами разума тоже одолеть фанатизм невозможно: вместо прямого сопротивления он уклоняется от натиска и укрывается за тонкостями и чувствами, которые нельзя ни понять, ни объяснить. Человек, пытающийся разубедить фанатика, может с равным успехом растирать пальцем ртуть. Посему единственное оружие против фанатика - это презрение. Пытки, костер и схоластические споры лишь облагораживают гонимую идею. Но сокрушить гордыню фанатика не удается, и лишь презрение
Во времена, когда королем Испании был Филипп Второй, в Саламанке {5} два монашеских ордена оспаривали между собой первенство. История одного ордена содержала больше чудес, а история другого считалась более достоверной. Обе стороны поносили друг друга, как водится в богословских спорах, и весь народ разделился на враждующие лагери, так что междоусобная война казалась неизбежной. Дабы предупредить нависшую опасность, соперникам предложили испытать истории их орденов, огнем - тот орден, манускрипты которого пламя не тронет, будет признан победителем, и ему окажут вдвое больше почета и уважения. Когда люди стекаются со всех сторон, чтобы увидеть чудо, можно поставить сто против одного, что они в самом деле его увидят. А потому на это испытание собрались неисчислимые толпы. И вот к костру приблизились монахи обоих орденов и уверенно швырнули манускрипты в огонь. Но к большому разочарованию присутствующих, чуда не произошло, и обе рукописи сгорели. Лишь поставив оба ордена в смешное положение, удалось предотвратить кровопролитие. Люди начали смеяться над своим легковерием, и удивлялись, что могли враждовать из-за такого пустяка.
Прощай!
Письмо СХII
[Описание выборов.]
Лянь Чи Альтанчжи - Фум Хоуму,
первому президенту китайской Академии церемоний в Пекине.
Все англичане сейчас празднуют событие, которое случается тут каждые семь лет: в эти-дни распускается парламент и назначаются выборы нового. Блеск и великолепие этого торжества неизмеримо уступают нашему празднику фонарей, нет в нем и того всеобщего восторга и единодушия, которым отличаются, другие восточные празднества. Зато ни одно торжество в мире не может соперничать с английским в обжорстве. Оно поистине изумляет меня. Будь у меня пятьсот голов и каждая семи пядей во лбу, я все равно не сумел бы сосчитать коров, свиней, гусей и индеек, которые идут на заклание во благо своей страны.
По правде говоря, на всех английских собраниях - религиозных ли, деловых или увеселительных - еда едва ли не самое важное занятие. Когда закладывается церковь или жертвуют на богадельню, устроители сходятся вовсе не для совещания, а для обильной трапезы, чем немало споспешествуют делу. Когда требуется облегчить нужду бедняков, те, кто распределяет вспомоществование; собираются за столом и едят до отвала. И не было случая, чтобы они накормили бедняков, прежде чем насытились сами. Однако во время выборов городских властей англичане переходят всякие границы. О достоинствах кандидата нередко судят по числу пиров, которые он задает: сойдясь вместе, избиратели едят его угощение, восхищаясь не его благоразумием или честностью, а количеством говядины и крепких напитков.
Впрочем, подобное чревоугодие извинительно, так как желание съесть побольше на чужой счет естественно для любого человека. Удивляет меня другое: даровое угощение вовсе не приводит их в доброе расположение духа, а, напротив, чем больше они едят, тем больше ими овладевает злоба. От каждого проглоченного куска, от каждого стакана вина они все более ожесточаются. Сколько достойных людей, смирных, как ручные кролики, нагрузив желудок предвыборным обедом, становится опасней заряженной пушки. Я даже сам видел, как рассвирепевший шляпочник во главе рассвирепевшей толпы ринулся навстречу разъяренному кондитеру, предводителю враждебной стороны.
Не думай, впрочем, что дерутся они без всякой причины. Напротив, здесь нет грубых, неотесанных мужланов, которые колотят ближних ни с того ни с сего. Основания тому достаточно полновесные: один кандидат, к примеру, угощает джином, напитком отечественного производства, а другой всегда пьет коньяк. Коньяк полезен для здоровья, зато джин - напиток свой, отечественный. Вот вам и веская причина для разногласий! Что предпочтительней - напиваться джином или коньяком? Противники встречаются, спорят и колотят друг друга, покуда не отрезвеют, а потом расходятся, чтобы снова напиться и затеять новую потасовку. Посему можно без преувеличения сказать, что у англичан идет война; одолев врагов внешних, они разбивают теперь головы друг дружке у себя дома.
Недавно я посетил соседний городок, желая посмотреть, как происходят выборы. Отправился я туда в обществе трех скрипачей, девяти дюжин окороков и местного поэта, посланных для подкрепления сторонников джина. Мы прибыли в городок полные боевого духа. Скрипачи, нимало не оробев при виде противника, ехали по главной улице, лихо ударяя смычками. Благодаря этой хитроумной уловке они благополучно добрались до своей штаб-квартиры под приветственные крики толпы, которой нравилось слушать музыку, а еще больше смотреть на окорока.
Признаться, мне приятно было видеть, что люди всех чинов и сословий оказались по этому случаю равны и что беднякам тоже выпал случай вкусить незатейливых радостей бытия, на которые дала им право природа. Если кто и оказывал кому знаки почтения, так богачи людям самого низкого звания. Я видел, к примеру, как у дверей сапожника толпилась знать, ожидая, когда он проснется, и как галантерейщик давал аудиенцию, стоя за прилавком. Но вскоре размышления мои были прерваны криками толпы, которая требовала незамедлительного ответа, за кого я стою: за винокурни или за пивоварни? Поскольку смысл этих слов был мне неведом, я поначалу счел за благо промолчать. Не знаю, во что обошлась бы мне моя сдержанность, не случись толпе всецело заняться поединком между коровой поклонника коньяка и собакой любителя джина, завершившимся под ликующие клики собравшихся победой собаки.
Приведшая всех в восторг потеха была прервана одним из кандидатов, который произнес прочувствованную речь о том, как злоупотребление ввозом заграничного напитка привело к упадку отечественного винокурения. Я сам видел, что некоторые при этом даже прослезились. Оратора сопровождали госпожа Депутат и госпожа Мэр. Госпожа Депутат была совершенно трезва, а что касается госпожи Мэр, то один из зевак шепотом сообщил мне, что она была очень недурна собой до того, как заболела оспой.
Смешавшись с толпой, я отправился в зал, где происходили выборы муниципалитета. Описать этот хаос я просто не берусь! Толпа была, очевидно, в равной мере распалена злобой, соперничеством, политикой, патриотизмом и пуншем. Заметив, что двое мужчин еле втащили в зал какого-то человека, я поначалу проникся состраданием к немощам несчастного, но вскоре убедился, что малый просто так пьян, что не стоит на ногах. Другой явился на выборы без посторонней помощи, но, хотя и не валился наземь, зато язык у него отнялся, и он не мог вымолвить ни слова. Третий, как ни был пьян, все же держался на ногах и даже ворочал языком, однако никак не мог ответить на вопрос, за кого он голосует, и кроме слов "табак и коньяк" от него так ничего и не добились. Словом, зал для выборов напоминал театр, где обнажены все страсти, или школу, где глупцы становятся еще глупее, а философы обретают мудрость.
Прощай!
Письмо CXIII
[Об одной чрезвычайно важной литературной полемике, ведущейся при
помощи эпиграмм.]
Лянь Чи Альтанчжи - Фум Хоуму,
первому президенту китайской Академии церемоний в Пекине.
Споры между людьми учеными здесь ведутся теперь гораздо лаконичнее, чем прежде. В свое время на фолиант отвечали фолиантом, а боец всю жизнь тратил на один-единственный поединок. Нынче же долгие споры не в моде: их решает эпиграмма или акростих {1}, а воин, подобно внезапно напавшему татарину, либо сразу одерживает победу, либо пускается в бегство.