Гражданин тьмы
Шрифт:
— Зачем расписываться?
— Для бухгалтера.
Совершенно автоматически я поставил роспись на разграфленном листе. Игриво заметил:
— Чувствую шелест купюр. Жду указаний. За пять тысяч готов на все.
Сашенька с прежней холодно-пустоватой улыбкой убрала блокнот в сумочку, взамен достала блестящую металлическую трубочку, похожую на тюбик помады.
— Ничего особенного не потребуется, Анатолий Викторович, — поднесла тюбик к моему лицу. — Вот, понюхайте, пожалуйста.
Впоследствии я много раз пытался проанализировать, почему так неосторожно, нелепо вел себя в то утро и чем приворожила, чем околдовала меня эта
2. ДОМА С ЖЕНОЙ
Пробудился — будто вынырнул из проруби, из вязкой, тинной, кромешной тьмы. С удивлением обнаружил, что лежу раздетый в родной спальне, в родной постели, при свете старенького торшера с левого боку. Голова ясная — и нигде ничего не болит. Отчетливо вспомнил приключение с девицей Сашенькой — вплоть до последнего нюхка из блестящей трубочки, а дальше провал. Как вернулся, как очутился в постели — никакого представления. Шумнул Машу, и она тут же прибежала. Вплыла моя лебедушка-хлопотунья, опустилась на кровать. Схватила за руку. Глазищи отчаянные, шальные.
— Ох, напугал… ну разве так можно, Толечка!
— А что случилось-то?
— Как что случилось? Тебя три дня не было. Мы все чуть с ума не сошли.
— Кто все?
— Как кто? Виталик, Оленька… Все наши знакомые. Половину Москвы на ноги подняли… Толя!
Уткнулась носом в мою грудь, завсхлипывала. Розыгрышем тут и не пахло. Три дня! Где же я был? И как вернулся? Оказалось, сегодня утром, а был уже четверг, я преспокойно открыл дверь своим ключом, прошел в спальню, разделся, повалился в постель и заснул. Сейчас уже вечер — десятый час. Днем Маша вызывала врача, опытного специалиста из коммерческого медицинского центра "Здоч ровье для вас", и тот не нашел никаких повреждений и отклонений. Правда, разбудить не смог. Никто не смог меня разбудить, пока я сам не проснулся.
— Маша, а зачем вызывала врача?
— Как же иначе? Ты когда раздевался, я с тобой разговаривала, ну, как со стенкой. У тебя такой был взгляд, как у лунатика. Толя, что произошло? Можешь, наконец объяснить?
Я не мог. И никто на моем месте не смог бы. Зато я почувствовал, что ужасно голоден.
— Толя, пожалуйста… Если это связано с женщиной… или с водкой… Мы не дети, я постараюсь понять…
Но это не было связано ни с женщиной, ни с водкой.
— Покормишь, Маша?
— Горе ты мое… за что это наказание… — сглотнула слезы, поспешила на кухню.
Вскоре и я туда вышел в одних трусах.
Был не то что напуган, скорее подавлен. Чудовищный пробел во времени. Три дня! И ведь где-то я их провел. Что-то делал. Или спал беспробудно, надышавшись из тюбика. Но вот пришел-то своими ногами, жена врать не будет. Ладно, сперва пожрать, потом думать. По пути на кухню проверил пиджак на стуле: портмоне на месте, в нем пара удостоверений,
Маша поставила на стол сковородку с жареной картошкой и котлетами, а я поскорее потянулся к графинчику.
— И мне, — попросила она.
Лицо усталое, отеки под глазами, резко очерчены виски и скулы. Видно, действительно переутомилась за эти три дня. Хотя… В былые годы всякое бывало в нашей жизни, увы, это не первая моя несанкционированная отлучка.
Выпили водки, и я набросился на картошку и котлеты и на черную свежую краюху — ах какой запах, какой изумительный вкус у еды, когда по-настоящему голоден! Маша вяло поклевывала квашеную капустку из алюминиевой мисочки. Следила за мной с вековой печалью в глазах. Конечно, не верила в мое беспамятство.
— Что это? — спросила вдруг с испугом, подобралась ближе, пальцем дотронулась до моего бока, чуть пониже ребер.
Я взглянул — и натурально побледнел. Алый ровный шрамик с пятью припухшими стежками наисвежайшего происхождения. Примерно на том месте, где режут аппендицит. То есть где бывает след после того, как вырежут воспаленный отросток. В тот же миг я ощутил в боку жжение и легкое покалывание. Пробрало меня, ох как пробрало! Даже аппетит пропал.
— Что это? — повторила Маша, округлив глаза — У тебя же не было.
— А теперь есть. — Я помял шрамик, потер, погладил. Совсем как в фильме ужасов — и черные узелки ниток торчат. Шрам аккуратный, но похоже, зашивали наспех.
— Толя! — вскричала жена.
— Что Толя? Я пятьдесят лет Толя, — набухал себе вторую порцию водяры, осушил, не закусывая. Потом закурил. Не хотел пугать Машу. — Подумаешь, шрам. Вот у Петракова — помнишь Петракова? — был похлеще случай. У него мания величия, помнишь? Родителеву квартиру продал и купил джип «Чероки». За сорок тысяч баксов. И на другой день машину угнали. Только и доехал из магазина до дома. Вот настоящее человеческое горе, а тут какой-то шрам. Да я…
— Толя, что с тобой?! — Требовательный взгляд, призывающий опомниться, прийти в себя. Полный сочувствия и скорби. Маша была не только женой, она была моим другом уже около тридцати лет, проверенным во всех отношениях.
Я рассказал ей подробно все, что помнил, начиная с того момента, как вышел из дома, как потолковал с водилами о том о сем, как пошел в магазин за хлебушком, как подбежала красотка Сашенька, как мы курили на скамейке в кустах и я отвечал на смешные вопросы, и об обещанных пяти тысячах долларов, и о том, как понюхал газовую трубочку… Старался не упустить ни малейшей детали, ни единого нюанса: ведь именно в каких-то мелочах могла таиться зацепка, разгадка случившегося. Голова кружилась от водки и темного страха, который я скрывал, но Маша догадывалась о моем состоянии, она сама была не в лучшем.
— Фирма "Реабилитация"? — спросила она. — Что же это такое?
— Не знаю.
— Ничего не понятно.
— Мне тоже… Давай еще по глоточку?
— Нет, надо ехать.
— Куда?
— Как куда? В медицинский центр. Сейчас позвоню Самуилу Яковлевичу. Это тот врач, которого я вызывала. Очень опытный. Он мне понравился. Там, конечно, обдерут, но ничего не поделаешь.
Она права, ничего не поделаешь. Ехать надо, но не сейчас же, не на ночь глядя.
— Машенька, успокойся. Поспим, отдохнем, а завтра с утра…