Гражданин Том Пейн
Шрифт:
Обнаружилось — столь коротка людская память, хотя бы и на мишени грубых шуток, — что уже мало кто помнит его прозвище, Здравый Смысл, и немногим приходит в голову подтрунивать над ним. Его оставили в покое — что ж, тем лучше, говорил он себе то и дело.
Он дал прочесть готовую рукопись Эйткену; ни следа вражды между ними не оставалось, и Эйткен, вздев очки на нос, внимательно, ничего не пропуская, вчитывался в корявые строчки. Наконец он сказал:
— Недурная вещица, Томас, но ох и опасная, парень.
— Если
— Я печатать не стану, но хотите — можно отнести к Бобби Беллу, он охоч до такого добра.
— Как скажете, — кивнул Пейн.
Белл, тоже шотландец, с носатым длинным лицом и руками, навек перепачканными типографской краской, поздоровался с Пейном и, приняв от него рукопись, облокотился на прилавок и погрузился в чтение. Пейн присел на стул, потом закрыл глаза, потом вздремнул немного и, очнувшись, увидел, что шотландец начал снова читать с первой страницы. Лицо его ни разу не дрогнуло, не изменило выражения, пока он перечитывал рукопись. Потом он аккуратно собрал ее, положил на прилавок и придавил сверху пресс-папье, чтобы не разлетелись листки.
— Не возьмете, — сказал Пейн.
— Да нет…
Пейн поднялся было, но шотландец остановил его:
— Погодите. Дохода обещать не могу, но набрать — наберу и напечатаю. Кто знает, разойдется или нет, а у меня закон — своим интересом не поступаться. И худого я в том не вижу.
— Не надо мне денег, — сказал Пейн. — Я написал это потому, что иначе не мог, вот и все. Если книжка принесет деньги, забирайте себе, мне не нужно.
— Ну что ж, если кому вздумалось положить мне в карман монету, я с таким человеком не спорю.
— То есть, значит, напечатаете.
— Сделаем, — сказал Белл скучным голосом.
Пейн встал и вышел из мастерской с тем же небрежным видом, с каким в ней появился.
VII. Здравый смысл
Бенджамин Раш, молодой врач из Филадельфии, давно уже пришедший к заключению, что человечество страдает не одними телесными недугами, рассказывал Бену Франклину о том, как Белл охладел к идее напечатать книжку Пейна.
— Струсил, по-моему, — говорил Раш. — И я его не виню. Он, как и сотни тысяч других, не понимает своей же пользы — иных забот хватает, как, впрочем, и всем нам, грешным, наверно… Черт, просто чем дольше думаешь, чем больше приходится поражаться, как это у лексингтонских фермеров хватило духу выстоять.
— А читали вы его книжку? — спросил Франклин.
— Читал.
— Ну и как, понравилось?
— О таком не говорят, нравится или не нравится. Так же как о порохе или кровопускании.
— Вы, конечно, добились того, чтобы Белл ее все-таки печатал.
— А что? Во-первых, он мой должник — ну и потом, я, признаться, слегка задел его за чувствительную струну.
— Таких понятий, как хорошо
— Такие понятия очень даже существуют!
— Ну да. — Франклин пожал плечами. — Тысячу лет миром правят короли, и считалось, что это хорошо. Хорошо и справедливо, что маленькие люди страдают и гибнут. Что из них делают рабов — до того справедливо, что в цепях даже и надобности не было. — Он помолчал в нерешительности и прибавил: — Жалко, что я стар. Поглядеть бы…
— Если хотите прочесть книжку, — сказал Раш, — то она выходит на днях. Вы, вероятно, какие-то места смотрели в рукописи. Чем-чем, а скрытностью этот Пейн не отличается.
— Принесите мне экземплярчик, — кивнул головою Франклин, думая, что не без его участия открылся этот ящик Пандоры, и охваченный молодым нетерпеньем узнать, что-то собрался поведать людям Пейн, замыслив потрясти основы мирозданья.
Только что из печати, едва лишь сброшюрованная, она еще хранила запах краски и испачкала Пейну пальцы — тоненькая книжечка с клейкими, когда их перелистываешь страницами с крупными буквами заглавия на обложке: «Здравый смысл, писано англичанином».
— Вот вам, — сказал Белл.
Пейн сказал ему:
— Не хотелось бы, чтобы вы из-за нее пострадали.
На что Белл пожал плечами.
— Мне бы нужно купить несколько штук, — сказал Пейн.
Белл кивнул.
— Друзьям показать.
— Это можно.
— Вы мне уступите подешевле против обычной цены? — спросил Пейн, не в силах утаить беспокойство, нащупывая рук в кармане весь капитал, которым обладал.
— И это можно.
— Симпатичная получилась книжечка, — сказал Пейн.
Пакет отправлялся в Балтимор почтовым дилижансом, и не значилось на нем ни имени отправителя, ни указания о содержимом а только лишь место назначения: лавка мелкого книготорговца Маркуса Лида. Но кучера дилижанса, дабы заручиться его молчанием, Белл снабдил дюжиной экземпляров книжки и дозволеньем продавать ее самолично по два шиллинга всякому, кто пожелает. Пассажиры взяли одну на всех, коротать с нею время в пути, и очкастый толстый пастор Амос Калвуди, методист-проповедник, звучным голосом читал им вслух:
— «Есть в структуре Монархии нечто чрезвычайно нелепое. — Это пастор и сам всегда ощущал. — Она сначала изолирует человека от источников всякой информации, а затем наделяет властью действовать в случаях, когда требуется величайшая осведомленность…»
Мельник Джейкоб Статц, сидящий рядом с пастором, твердо знал, что хотя и не хлебом единым жив человек, но и без хлеба человеку тоже нельзя, и подумал сейчас, есть ли такой король на земле, чтоб хотя бы умел отличить один сорт муки от другого.