Гражданская кампания
Шрифт:
Граф с графиней снова обменялись одним из своих Телепатических Взглядов. Это чудовищно раздражало – Майлз чуть не взвыл от зависти.
Облачившись в жалкие остатки достоинства, он встал:
– Прошу меня простить. Мне нужно идти… полить растение.
Добрых полчаса он бродил в темноте по пустому парку с фонариком в одной руке и чашкой воды в другой, прежде чем ему удалось хотя бы отыскать проклятущее деревце. Скеллитум и в горшке выглядел довольно-таки жалко, а здесь казался совсем одиноким и потерянным. Росток жизни размером с палец на пустынном акре земли. К тому же тревожно хилый. Он что, вянет?
Майлз попытался представить себе дерево, когда оно вырастет, – пяти метров высотой, со стволом объема и формы борца сумо, с похожими на щупальца ветвями, изгибающимися к небу. Затем попробовал представить себя сорока пяти—пятидесятилетним: возраст, до которого надо дожить, чтобы увидеть скеллитум выросшим. Будет ли он ворчливым холостяком– отшельником, эксцентричным, сморщенным – калекой, за которым будут ухаживать лишь озверевшие оруженосцы? Или гордым, хоть и замотанным отцом семейства, идущим по жизни рука об руку с элегантной, спокойной темноволосой женщиной и полудюжиной гиперактивных ребятишек? Может… может быть, гиперактивность можно погасить на генетическом уровне? Нет, родители наверняка обвинят его в жульничестве…
Это унизительно.
Он вернулся в свой кабинет, уселся за стол и после дюжины попыток состряпал лучшее извинение всех времен и народов.
Глава 11
Карин перегнулась через перила крыльца и посмотрела наверх. Тишина. Окна лорда Аудитора Фортица закрыты ставнями.
– Может, они все ушли?
– Я же говорила, надо сначала позвонить, – проворчала Марсия. Наконец изнутри послышались шаги – легкие, быстрые. Распахнулась дверь.
– Ой, привет, Карин! Привет, Марсия! – заулыбался Никки.
– Привет, Никки, – улыбнулась в ответ Марсия. – Мама дома?
– Ага. Вы к ней?
– Да – если можно… Если она не занята…
– Да нет, не занята, в саду возится. Заходите. – Никки махнул рукой в сторону коридора и умчался на второй этаж.
Карин помедлила, пытаясь побороть неловкость, и повела сестру по коридору во внутренний двор. Катриона пропалывала цветы. Сорняки лежали на дорожке рядком, как расстрелянные пленники, и увядали в лучах предвечернего солнца. Очередной зеленый трупик шлепнулся в конец шеренги. Похоже, прополка служила для Катрионы своего рода терапией.
Заслышав шаги, она оглянулась. На лице мелькнуло подобие улыбки. Катриона бросила тяпку и распрямилась.
– О, привет!
– Привет, Катриона. – Карин замялась и решила для начала поговорить о чем-то нейтральном. – Красиво! – Она с любопытством оглядела садик.
Увитые виноградом стены, деревья – крошечное зеленое убежище в центре города.
Катриона кивнула:
– Это мой давний проект. Я тогда еще была студенткой, жила здесь. Тетя Фортиц сохранила почти все. Сейчас я бы кое-что изменила. Ладно… Может, присядем? – Она указала на изящный столик, окруженный стульями.
Марсия мгновенно воспользовалась приглашением.
– Чаю?
– Нет, спасибо, – покачала головой Карин, опускаясь на стул. В этом доме слуг нет, а значит, Катрионе придется отправляться на кухню и самой обслуживать гостей.
Карин
– Я зашла… ну, мне хотелось узнать, нет ли у тебя новостей из… из особняка Форкосиганов.
Катриона резко напряглась:
– Нет. А с чего бы они должны быть?
– Ой! – Как это? Неужто маньяк Майлз до сих пор до нее не добрался?Карин полагала, что он явится сюда уже на следующее утро и будет оправдываться, как ненормальный. Не то чтобы Майлз был столь уж неотразим – нет, Карин вовсе так не считала, хотя он не больно-то обращал на нее внимание, – но напористости ему, безусловно, не занимать. Чем же он, черт побери, все это время занимается? – Я думала… – начала Карин, – надеялась… Понимаешь, я жутко беспокоюсь за Марка! Прошло уже почти два дня. И я надеялась, может, ты… что-нибудь знаешь.
Катриона смягчилась:
– Ах, Марк… Ну конечно… Мне очень жаль – но нет.
Всем наплевать на Марка. Никто не видит, насколько хрупка и неустойчива его вновь обретенная личность. Ему это стоило таких трудов, а они все предъявляют к нему дикие требования, давят, будто он Майлз, и полагают, что он не сломается…
– Родители запретили мне звонить в особняк Форкосиганов и ходить туда, – объяснила Карин. – Потребовали, чтобы я дала им слово, иначе бы вообще не выпустили меня из дома. А потом еще подсунули мне шпика. – Она кивком указала на Марсию.
– Не шпика, а телохранителя! – возмутилась Марсия. – К тому же меня никто и не спрашивал!
– Мама с па – в особенности па – повели себя в лучших традициях Периода Изоляции. Взбеситься можно! То постоянно твердят, что тебе пора повзрослеть, а когда ты наконец взрослеешь, тут же пытаются тебя остановить. И зажать. Просто спят и видят, как бы навечно заморозить меня в двенадцатилетнем возрасте. Или засунуть обратно в маточный репликатор и закрыть крышку. – Карин закусила губу: – Только я туда уже не влезу, спасибо!
– Ну, – Катриона даже слегка развеселилась, – по крайней мере там тебе ничего не грозит. Так что твоих родителей вполне можно понять.
– Ты сама во всем виновата, – заметила Марсия. – Не взбесись ты так, предки не повели бы себя так сурово.
Карин оскорбленно промолчала.
– В такой ситуации, как правило, обе стороны ведут себя не слишком верно, – примирительно сказала Катриона. – Самый лучший способ заставить кого-то вести себя как ребенок – это обращаться с ним, как с ребенком. Мне потребовалось довольно много времени, чтобы это понять и научиться не попадать в ловушку.
– Вот именно! – обрадовалась Карин. – И как же тебе это удалось?
– На самом деле ты не можешь заставить их – кто бы «они» ни были – воспринимать тебя иначе, – медленно проговорила Катриона. – Можно потратить годы, пытаясь заставить кого-то относиться к тебе как к взрослому… Если постараешься, если будешь хорошим. Нет. Все не так. Ты должна просто… взять это сама. Заявить: «Мне очень жаль, что вы так это воспринимаете», повернуться и уйти. Но это нелегко. – Катриона посмотрела ей в глаза и внезапно улыбнулась. Карин вздрогнула. В Катрионе пугала не только сдержанность. В ней таились такие глубины, что Карин готова была поспорить: даже Майлзу не удастся вертеть ею, как он захочет.