Гребаный саксаул
Шрифт:
– Р-равняйсь! С-смир-рно-о! – рявкнул командир. – Здравствуйте, товарищи солдаты!
– Здрасть!..
– Здравия желаю!..
– Послышались наши недружные голоса
Прапорщик нахмурился, оглянулся на невысокого толстенького сержанта:
– Каныга, чего сидишь? Веди взвод! После завтрака тренироваться здороваться. А то будет вам ой, ёй-ёй! Учтите, я пока спускаю вам мелкие грехи сквозь пальцы, но если кого-то за что-то поймаю, то это будет его конец!
Сержант приподнялся,
– Взвод! Равняйсь...Смирно!...На пра-воооо!
Водитель крикнул:
– Каныга, ты когда рубль отдашь?
Сержант сделал вид, что не услышал.
На столах в столовой стояли чугунные бачки со слипшимися макаронами, напоминающими серые бельевые веревки. Отдельно в тарелке желтели кусочки масла, искрились куски рафинада.
В столовой было тихо. Мы, молча, смотрели на стопку алюминиевых мисок, стоящую на столе. Звякая ложкой, сержант размешивал сахар в стакане.
Через несколько минут он поднялся, ладонью расправил гимнастерку.
– Закончить приём пищи. Взво-о-ооо-д. Строиться!
Выбегая из столовой, мы с сожалением смотрели на оставленные куски масла.
После завтрака нас повели в баню, потом получали обмундирование, подшивали погоны и подворотнички.
Старшина роты Зингер выдачей белья себя не утруждал. Это делал каптёрщик Эвальд Квинт. Ему было наплевать на то, какой там у тебя размер. Каптёрщик был с юмором, нарочно давал большим — маленькое, маленьким — большое.
– Товарищ сержант, большоооооое! Это не мой размер!
– Кричит курсант.
– Сейчас распинаю, распухнешь, не влезешь!
– Отвечает каптенармус.
До обеда мы пришивали погоны, петлицы, подворотнички. Драили сапоги и бляхи. Вместо пилоток мы получили зелёные шляпы. У отслуживших по полгода они походили на ковбойские шляпы, у нас на пионерские панамки.
Штеплер сделал попытку загнуть поля и тут же получил щелбан по голове, от проходящего мимо сержанта.
– Не положено!
Штеплер мотал головой и растирал ладонью лоб, с завистью глядя на сержантов. Весь постоянный состав: замкомзвода, каптёрщик, инструктора ходили в фуражках.
В умывальнике я нагнулся к зеркалу.
Из мутного стекла на меня смотрел лысый ушастый субъект с погонами, пришитыми на спине.
Сержант Каныгин вновь привёл нас в казарму. Спальное помещение ширилось рядами коек. Они были двухъярусные, со съёмными спинками. Койки составлены по две впритык. В проходах у изголовья кроватей - деревянные тумбочки. По одной на две кровати.
К спинкам коек придвинуты деревянные табуреты. На них складывается обмундирование, в голубых петлицах поблескивали крылышки авиационных эмблем.
Первые дни запах портянок, обернутых вокруг голенищ, лишал меня сна.
* * *
Наша учебка, это две роты. Здесь готовят специалистов по обслуживанию и ремонту авиационного вооружения и техники.
Первая рота, это призыв из Грозного. Чеченцы и ингуши. При встрече и расставании они пожимают друг другу руки. Обнимаются. Левой рукой ничего не дают и не принимают, потому что ею подмывают жопу. Бумагой в туалете они не пользуются. Только что вышедший из туалета вместо правой руки подаёт запястье.
Все, как один, здоровые, нахальные и агрессивные. Они ни во что не ставили сержантов, выворачивали на стол кашу со свининой, уходили в самоход, отказывались выполнять все грязные работы и мыть полы, мотивируя это тем, что они мужчины и вообще плевали на устав и уголовный кодекс.
Вторая рота это мы. Призыв с Украины и Сибири. В основном водители. Знание техники сводилось к умению различать педали тормоза и газа. Ну и, конечно же, обязательным условием было наличие водительских прав.
На следующее утро вместо зарядки мы бежали взводом кросс три километра. Бежать было тяжело. Бухали сапоги. Колотилось сердце. Сержант, сохраняя лицо, ехал сзади на велосипеде.
После утреннего развода пришёл капитан со змеями на петлицах и забрал с собой Давида.
Я ему крикнул:
– Пиши!
Он помахал в ответ рукой.
– Ви будете смеяться, – застенчиво произнес Саржевский, – но мне кажется, что ми таки ещё увидимся.
* * *
Один из добровольных помощников старшины Зингера, Вася Тунь.
Он вечно торчит у него в каптёрке. Выдаёт лопаты, перебирает бельё, что-то мастерит, прибивает, точит.
По внешнему виду никак не скажешь, что Туню восемнадцать лет. Судя по небритости на лице, устало опущенным плечам можно дать все тридцать.
Призвали его с какого-то глухого хутора Западной Украины.
У себя на хуторе Вася занимался суровым и неблагодарным крестьянским трудом.
Изредка наезжающего участкового угощал самогоном. Давал с собой сала, колбасы.
Между делом сдавал участковому, тех, кто браконьерит, гонит самогон, ругает советскую власть.
Участковый закрывал глаза на Васькины долги перед Родиной. Говорил:
– Давай Васыль, посматривай тут. На тебя одна надежда.
Месяц назад через Васькин хутор проезжал новый военком. Васька, при поддержке участкового возомнивший себя властью, наорал на него.
Военком сгрёб его за шиворот и отправил в армию.
Многим кажется, что здесь Тунь занимается тем же, что и на гражданке. Стучит.