Гребаный саксаул
Шрифт:
Я спросил Саржевского:
– А ты то кому послал? Неужели тебе какая-то тёлка давала?
Саржевский понёс какую-то чушь, типа того, что у него этих тёлок было, как гуталина у брата кота Матроскина. Стал показывать фотографию с какой-то толстой тёткой, с выбитым передним зубом.
Я искренне порадовался за него.
Ровно через два дня, после того как Саня Батраченко, хороший добрый парень с Украины послал солдатское прости своей девушке, ему пришло пять писем с извинениями, что дескать девушка попала в больницу
* * *
В санчасть явился замполит первой роты старший лейтенант Осинцев. Он был дежурным по части и зашёл посмотреть на больных. Это был очень нормальный офицер. К нам его перевели из Джамбульского вертолётного полка, который стоял в Афганистане.
Мы прятались от жары в курилке, разговорились. Осинцев говорил:
– Вот отделится Украина, уедут немцы, кто тогда Россию защищать будет
Я спрашиваю:
– Как отделится?
Это была единственная фраза, которую я смог выговорить.
Осинцев усмехнулся:
– А вот так! Сначала прибалты, потом азиаты и Кавказ. Они давно уже на сторону смотрят. Ты хочешь сказать, что не хочешь уехать?
Я не хотел. Я просто не думал об этом.
* * *
Капитан Диянов заступил в наряд по части.
Заявился в санчасть. Увидел меня, хмыкнул:
– Хватит валяться. У меня больных не бывает. Через двадцать минут жду в роте. Ты заступаешь в наряд.
В роте я был уже минут через десять.
Сержант Каныгин смотрел в журнал.
– Ты и ты! Завтра дневальные.
– Есть!
– Дежурный по роте – Каныга смотрит на меня. Я вытягиваюсь во фрунт.
– Ты!
– Есть.
Это мой первый наряд по роте. Дежурным! Определённо я начинаю делать карьеру.
* * *
Ночью всегда хочется жрать.
Беру сигареты выхожу на крыльцо. Стоит мягкая, бархатная южная ночь. Липкое, душное марево висит в воздухе, обнимает плечи, сползает на асфальт, отталкивается от него и плывет, растекается в воздухе.
Вдыхаю жаркий таджикский воздух. Исступленно звенят цикады.
Вдалеке, над учебным корпусом, лениво, словно понимая, что сегодня выходной, повис красный флаг.
«Как наденешь галстук – береги его, он ведь с нашим знаменем цвета одного…»
Когда то давно, ещё в той прошлой жизни Боб Черемисин учил меня,
«Если хочешь выжить в армии или тюрьме, забудь прошлую жизнь. Никогда не вспоминай прошлое. Живи настоящим. Представь, что ты боевой самолёт, загруженный боезапасом и который уже прошёл точку невозврата. Ты должен понимать, что будешь жить ровно до тех пор, пока летишь. Поэтому если надо будет драться, дерись. Будешь голодный, укради или отбери, но не проси милостыню. И не думай о том, что намотают срок или отправят в дисбат.
Новая жизнь, чужие лица, запахи, отношения, под которые нужно было постоянно подстраиваться позволяли на время забыть о доме, отвлечь от мыслей о будущем. Об этом не надо было думать. Нельзя. Иначе накрывала, доставала, нахлобучивала тоска. Тоска это слабость.
* * *
На территории части был бассейн с голубой водой. Но солдат в него не пускали. Днём там плескались офицерские жёны. По ночам - сержанты из постоянного состава. С подъёма у бассейна выставляли дневального.
Чеченцы из первой роты присутствие дневального игнорировали. Они даже не давали себе труда материться. Просто перелезали через ограждение и сразу били дневального по физиономии.
Сажать чеченцев на гауптвахту было бесполезно. Вышибать с применением грубой физической силы тоже. Они ничего не боялись.
Навёл порядок замполит первой роты старший лейтенант Осинцев. Он построил чеченцев и прочитал лекцию о том что физиология женщины устроена так, что заходя в воду у неё непроизвольно начинается мочеиспускание.
– Вы хотите купаться в воде, в которую нассали офицерские бляди?- спросил он.
Чеченцы были брезгливы. Атаки на бассейн прекратились.
Осинцева вызвал к себе замполит части капитан Сероштанов и за офицерских блядей поставил раком его самого.
* * *
Солдаты в первой роте кололи татуировку. Самолёт, летящий в облаках и надпись ВВС. Наколку делали иголкой и чёрной тушью. Я загорелся сделать такую же. Мне на бумажке нарисовали эскиз. В следующее воскресенье мне её набил Штеплер. Бил профессионально, механической бритвой «Харьков».
Во время зарядки наколку увидел Каныга. Удивился.
– Ну ты приборзел, сынок!
Отвёл в каптёрку. Там сидел старший сержант Беккер.
– Что случилось? – спросил он Каныгу
Замковзвода ткнул меня пальцем в грудь. Побольнее постарался, сука.
– Самолёт на плече напортачил.
Беккер перевел на меня глаза. Я вытянулся по стойке смирно.
– А чего ты хотел? Человек служит в авиации и горд этим. Он же не бабу голую изобразил, как ты, а самолёт! Отправь его в наряд на кухню и забудь.
Вечером я уже мыл миски в посудомойке. Витя Беккер был очень авторитетным сержантом. Инцидент был исчерпан.
* * *
Прапорщик Зингер перед строем спросил:
– Кто может обращаться со столярным инструментом?
Штеплер шагнул вперёд:
– Я!
Зингер с подозрением спросил:
– Правда умеешь?
– А то!
– сказал Штеплер.
– Потомственный столяр! Могу вам изготовить мебель не хуже чешской!
Очень уж не хотелось ему в посудомойку.
Когда Штеплер пилил доску к нему подошёл рядовой Мамажонов, призванный из глухого азербайджанского села. Похлопал Штеплера по откляченному заду. Сказал:
– Какой хорощий жоп?! Больщой! Белий!