Гребаный саксаул
Шрифт:
Шинель - это священная и незаменимая вещь в обмундировании советского солдата. Те, кому это было положено по сроку службы, начали осваивать профессию модельера. Шинели подрезали, ушивали, пришивали погоны и впихивали в них вставки. В результате шинель превращалась в произведение военного искусства.
Старший прапорщик Зингер сразу предупредил, чтобы мы ни с кем не менялись. Мне шинель досталась не по размеру, широкая в плечах, длинноватая. Пока я пришивал погоны, петлицы, шеврон и годичку, пришёл Юра Ендовицкий.
На нём
Где её достал он особо не распространялся. Говорил, что выиграл в преферанс. Шинель обрезана, отпарена, подшита, из под неё выглядывали надраенные кирзовые сапоги.
Ендовицкий прибыл к нам из Свердловской учебки, где его готовили как командира пожарного расчёта. Он старше меня на полтора года. До армии успел окончить техникум. Юрка был красив, эрудирован, начитан, нагл.
Над губой пробивались тонкие, офицерские усики.
Нескончаемые любовные истории, которые он рассказывал, погружали нас в таинственный мир с шикарными взрослыми женщинами, поездками в такси, красивыми как в кино драками и ресторанами.
Легко и непринуждённо он употреблял загадочные слова: «Преферанс», «трихомоноз», «хук слева», «апперкот». В его рассказах присутствовали жёны полковников, генеральские дочки...
Наше уважение к сержанту Ендовицкому было безграничным. Ведь он, судя его по рассказам, вращался в очень высоких сферах.
– Настоящих блядей, как раз и надо искать среди интеллигенток, - говорил он, затягиваясь сигаретой.
– У меня вот брат женился на учительнице. Через месяц развёлся. Знаете почему? Блядью оказалась. Во время первой брачной ночи залезла на него сверху и давай стонать! Кто же она после этого?
Мы все негодуя согласились. Конечно, блядь!
* * *
Прошёл слух, что капитан Диянов попал в аварию. Ему ампутировали ноги.
Старшина Зингер ездил к нему в госпиталь. Спросил, что ему привезти в следующий раз.
Тот ответил: «Сто грамм и яичко».
Зингер собрал вечером постоянный состав и рассказал нам об этом. Я чуть было не заплакал.
* * *
Новобранцы на плацу занимались строевой подготовкой. Командовал ими Ендовицкий.
– Р -рраз,.. р-рраз, два, три...Левой, левой, - радостно командовал Юрка.
Капитан Кравченко выглядывал из беседки, вслушиваясь в команды. Завидев меня, озаботил лицо.
– А-ааа, замкомзвода! Зайди вечером ко мне.
Капитан протянул сигареты в знак того, что разговор будет неофициальный. Закурили, потом он сказал:
– Приближается Новый год. К сожалению, это неизбежно как крах империализма. Значит, в казарме будет пьянка. Я должен знать, кто пил, с кем и сколько. Понял задачу?
Замполит хищно улыбнулся, обнажив золотые коронки
Я козырнул и удалился.
Подготовка к Новому году в военной части дело ответственное и не простое. Мало того, что нужно закупить бухло и закусь, нужно умудриться протащить всё это в часть и заныкать!
До нового года всё- таки не выдержали. Перед праздником на аэродроме вынужденно приземлился транспортник «Ил-76» из Афгана. Офицеры уехали в гостиницу, а бортрадист и возвращающийся с ними десантник-дембель остались ночевать с нами в казарме.
Мы достали припрятанную водку. Накрыли стол.
– Нашли мы однажды схрон на месте разбитого кишлака, - рассказывал десантник, - яма, прикрытая хламом. А внутри всякое барахло импортное. Магнитофоны, часы, тряпки, цацки-пецки! Мы в мешки всё загрузили, но чувствуем, что далеко не унесём. Смотрим, - ишак бродит среди развалин. Но злой как душман, зубы как собака скалит.
Поймали его, нагрузили мешками и потащили с собой.
А он встал как вкопанный ни туда ни сюда. Что только не делали. И били, и пинали. А он стоит, скалится и молчит. Тогда мы ему гранату под хвост привязали. Ишаку всю задницу и оторвало. Мы километра на два ушли и всё равно слышали как он орал.
Я представил себе, как было больно бедному животному.
Судя по тем, кого я знал лично, из Афгана возвращались без каких либо признаков «башен» и «крыш».
Пьянка удалась. Но нас сдал Васька Тунь.
* * *
Утром меня вызвал старший прапорщик Зингер.
– Капитан Кравченко хочет отправить тебя в Уч-Арал.
Помрачнев, старшина достал сигарету. Пожевал губами. Молча закурил.
– А вот хер ему! Старший прапорщик Зингер своих не сдаёт. Завтра Кравченко в части не будет. Я тебя отправлю в Чимкент. Там курорт.
Затем, наклонившись ко мне, спрашивает почти интимным шёпотом:
– И всё-таки, скажи, кто нарисовал залупу на двери кабинета замполита ?
* * *
В поезде я даю себе слово, что в новой части становлюсь образцовым солдатом. Поезд прибыл в Ташкент. Я первый раз в этом городе. Ташкент поразил обилием солнца и тепла. На вокзале много людей в военной форме. Многие из «Афгана», лечатся здесь в госпиталях. Военный патруль: старший лейтенант и двое рядовых, останавливали людей в форме, проверяли документы.
До поезда на Чимкент четыре часа. Слоняюсь по вокзалу и его окрестностям. Знакомлюсь с мотострелком, тоже ехавшем в Чимкент. В отпуск. Говорит, что из госпиталя. Мой новый знакомый Идрис говорит:
– Поехали автобусом, пока нас комендатура не повязала.
Нашли какой-то заводской автобус, на котором в Чимкент с совещания возвращались передовики какого то завода. Естественно, что пролетариат был затарен водкой под самую крышу.
Рядом с водителем сидела молодая толстая тётка и смотрела в окно.