Греческая история

Один из замечательнейших авторов периода греческой классики, Ксенофонт Афинский, более чем какой-либо иной его современник беззащитен перед критическим взглядом потомков. Последовательный в привязанностях, всю жизнь остававшийся верным однажды избранным принципам, он выплеснул свою последовательность на страницы сочинений. В сочетании со стремлением к беспристрастной нравоучительности тона она создала идеальную

мишень для обвинений в недобросовестности. Что уж говорить, если даже такие «мастодонты» исторической науки как Виламовиц, Гомперц, Мейер критически отзывались и о стиле Ксенофонта, и о его профессиональной честности. Нет, Ксенофонт не искажал события, но он мог умолчать о тех, что не слишком красили людей или государство, которым он симпатизировал. На рубеже веков (XIX и XX) тема Ксенофонтовых «умолчаний» вообще была одной из самых популярных у историков античности. К настоящему моменту, правда, большинство из лакун заполнено, и «историческая справедливость» восстановлена.

Однако никакие умолчания, никакая ученая критика не делает Ксенофонта менее интересным писателем. И не только ясность, определенность стиля тому причиной. Последовательность, характерная и для исторических привязанностей, и для жизни Ксенофонта, позволила ему сделать повествование красочным, образы героев выпуклыми, а самое главное, создать ощущение трагичности пути, на который ступила Греция. В те годы только такой автор как Ксенофонт — лаконофил, монархист, получивший блестящее «афинское образование», мог почувствовать приближение пропасти, грозившей Элладе на рубеже эллинизма.

При чтении Ксенофонта нужно помнить, что стиль этого автора отличается от стиля его великих предшественников-историков. Он не восторженно-красочен, подобно Геродоту. В его тексте отсутствует сдержанная (до таинственности) глубина Фукидида. Он прост и трагичен. А это искупает какую бы то ни было «научную недобросовестность».

До сих пор нет единой точки зрения на дату рождения Ксенофонта. Одни утверждают, что он появился на свет в 445 г. до н.э., другие — около 430 г. до н.э. Нам более симпатична вторая точка зрения [2] . Прежде всего сам автор «Греческой Истории» утверждает, что во время знаменитого «Анабасиса» (похода 13 тысяч наемников — см. ниже), то есть в 401 г. до н.э., он был «еще совсем молод». Едва ли мог сказать о себе такое муж 45 лет. Но даже не это является главным. Тон, каким написаны сочинения Ксенофонта, принадлежит человеку, для которого «Золотой Век» Афин (450—430 гг. до н.э.) лежит в безвозвратном прошлом. Если бы их автор родился за 15 лет до начала Пелопоннесской войны, то эпоха власти, процветания, довольства его отечества не могла бы не оказать влияния на его политические воззрения. Однако автор «Греческой Истории» — убежденный лаконофил; он не рассуждает о «Веке Перикла», его взгляд обращен в эпоху Агесилая, в героическое, но крайне тревожное настоящее.

Итак, Ксенофонт родился по-видимому в самом начале длительной и кровопролитной Пелопоннесской войны. Родился в богатой, аристократической семье, а потому получил прекрасное образование, венчавшееся общением с Сократом. На формирование его характера не могли не оказать влияние постоянные военные действия, происходившие на территории от Сицилии до Кипра, охватившие большинство греческих полисов и даже западные сатрапии Персидской державы. Правда, частые вторжения спартанских войск в Аттику чаще всего оборачивались простым опустошением полей, разрушением загородных домов: здравомыслящие афиняне не принимали вызова спартанцев, признавая за ними превосходство в сухопутном бою, в то время как их противники считали штурм афинских стен безумием. Главные события происходили на значительном удалении от Аттики. Во время первого десятилетия войны их ареной были Пилос (гавань на юго-западном побережье Пелопоннесса), Коринфский залив, Фракийское побережье Эгейского моря. После краткой передышки, дарованной Никиевым миром, центрами столкновений стали Сицилия, Эгейское побережье Малой Азии и Дарданеллы. Чтобы понять атмосферу, окружавшую юного Ксенофонта, нужно представить настороженное ожидание, в котором постоянно находились его соотечественники. Каждый корабль, входивший в афинский порт Пирей, мог принести известия о сражениях. И уже первые годы войны приучили афинян к тому, что им не стоит ждать исключительно победных реляций.

Когда ведут речь о Пелопоннесской войне, чаще всего ее трактуют как противостояние консервативной, аристократической Спарты «либеральным», демократическим Афинам. Согласно такой точке зрения, Лакония и Аттика, эти олицетворения двух тенденций, двух социальных укладов, сошлись в величественном столкновении, дублировавшемся внутри большинства греческих полисов. Война межгосударственная при этом приобретала облик войны гражданской: сторонники демократии во всех городах ориентировались на Афины, олигархии — на Спарту.

Как бы широко не был распространен такой взгляд на Пелопоннесскую войну, нужно признать, что он богат на натяжки. Основанием его служит преувеличение «социально-экономических» факторов в создании противоборствующих групп. Чаще всего первоначальное подразделение на сторонников Афин или Лакедемона происходило не по признаку демократической незнатности — аристократической знатности. И уж тем более не по критерию бедности — богатства. «Демократическая» среда выдвигала порой таких богачей, что ни один из древних знатных родов не мог бы соперничать с ними. В разделении на лаконофилов и лаконофобов превалирующую роль играли отношения гостеприимства, родственные связи, связи внутри сообществ, посвященных в какие-то культы, внутри торговых союзов. Критерий знатности — незнатности выступал во вторую очередь, а иногда, по-видимому, так и оставался вторичным. Противопоставление аристократизм — демократия не совсем верно даже в отношении самих Спарты и Афин, ибо афинские аристократы (в подавляющем своем большинстве по крайней мере) почитали за долг сражаться против «классово близких» им фиванцев, или спартиатов. Однако дабы полнее понять истоки, природу и характер Пелопоннесской войны, мало уточнения стереотипа «демократия — аристократия». Для этого нужно вспомнить, когда возникло противостояние Афин Спарте.

Подобно многому в греческой истории, его породили Персидские войны. Еще в первой половине VI в. до н.э. Афины не были городом как таковым. Лишь при тиране Писистрате они начали приобретать облик, знакомый последующим поколениям. Но окончательно афинянин «встает на ноги» только когда сознает, что ногами этими должно стать морское могущество. Речь идет об эпохе Мильтиада, Фемистокла и Кимона, об эпохе Саламина, Микале и Эвримедонта — сражений, в которых афиняне утвердили право именовать себя первыми на море.

Афины поднимались на гребне войны против персов. Когда Спарта — традиционный гегемон общегреческого сообщества — отказалась от продолжения войны с персидским царем Ксерксом, инициативу взяли на себя Афины. Провозгласив целью освобождение малоазийских греков из-под власти варваров, они возглавили Делосский союз, созданный специально ради войны с Персом. При этом их союзники обычно лишь ограничивались внесением ежегодного налога на содержание участвующих в активных боевых операциях вооруженных сил, сами же вооруженные силы выставляли Афины.

Знаменитое торговое богатство Аттики сложилось в те же годы. Нельзя сказать, что до начала V в. до н.э. Афины имели интерес к морской торговле. Торговлю держали в руках другие города: Коринф, Мегара, Эгина, Милет. Аттика перед Персидскими войнами — преимущественно крестьянская страна. Тяжесть завоевания моря вынесли на своих плечах люди «с крепкими, мозолистыми руками?» — прирожденные земледельцы, лишь в силу необходимости ставшие мореходами. Но потоки добычи, контрибуций, соблазн захваченных торговых путей, наконец государственное покровительство — все это вызвало к жизни купечество. И вот вслед за боевыми триерами в порты Малой Азии, Кипра, Египта, Италии входят торговые корабли афинян. Торговые успехи в свою очередь требовали закрепления их военной силой. Одно подталкивало другое — и Делосский союз все более превращался в Афинскую военно-торговую державу.

Два поколения эллинов были свидетелями того, как она шла в гору. Идея освобождения «порабощенных» эллинов торжествовала. Успехи морского союза оказались столь разительны, что афиняне начинали вести себя на Балканах высокомерно. Это вызывало неоднократные военные столкновения — в первую очередь с Фивами и Спартой. Но, что удивительно, даже воюя «на два фронта» — с Царем персидским и с внутренними врагами, Афины умудрялись и там и здесь добиваться успехов.

Однако еще более поражает, как быстро они могли восстанавливаться после неудач. В конце 50-х годов V в. до н.э. почти две сотни афинских кораблей и несколько тысяч гоплитов оказались заперты в дельте Нила, где они пытались помочь восставшим против персов египтянам. О том, какие надежды возлагали Афины на это восстание, говорят доселе невиданные размеры экспедиционного корпуса. Тем тяжелее был удар, когда персы одержали полную победу. Афинское воинство так и не смогло выбраться из ловушки.