Греческая история
Шрифт:
Казалось, персидская держава должна была перейти в решительное наступление. Но, как феникс из пепла, афинская мощь возродилась в течение года. А в 449 г. до н.э. близ Саламина на Кипре Царь был разбит окончательно. Последовавший за этим Каллиев мир стал вершиной торжества афинской политики на Востоке.
После того, как 445 г. до н.э. ознаменовался заключением тридцатилетнего перемирия со Спартой, Афины могли спокойно пользоваться плодами своих успехов. Попытки союзников покинуть Делосское сообщество решительно пресекались. На Фракийское, Малоазийское побережье, в южную Италию выводились афинские колонии. Великим военно-рекламным шоу стала морская экспедиция знаменитого вождя Афин Перикла в Понт Эвксинский (437 г. до н.э.). После 454 г. до н.э. казна Делосского союза хранилась в Афинах, и власти этого города получили над ней полный контроль. Если же учесть, что форос (налог на поддержание военных сил) платили более 200 городов, то можно представить, какие богатства оказались под рукой у афинских правителей.
На союзные деньги Перикл выстроил Длинные Стены, соединившие Афины с Пиреем. На союзные же деньги обустраивался Акрополь (храмы Девы-Афины, Бескрылой Победы, Эрехтея, знаменитый Парфенон). На те же деньги творил великий Фидий, устраивались пышные театральные празднества, для посещения которых неимущие ежегодно получали деньги. Именно в сороковые, тридцатые годы V в. до н.э. Афины оказались способны реализовать одну из прерогатив «демократического» государства — они платили на жизнь тем гражданам, что не имели средств к существованию. Богатство Афин стало главной притягательной силой для «мудрецов» — софистов, съехавшихся в этот город со всей Эллады. И вот недавние крестьяне, потомки победителей при Марафоне внимали многомудрым речам «эллинских просветителей».
«Золотой век» считают вершиной в истории независимой Греции. Но при этом отчего-то забывают, что построен он был на плечах недавних союзников по борьбе с персами. Афинянин Геродот писал о свободе как о главном атрибуте эллинской жизни, а «союзники» его отечества были вынуждены давать клятвы вроде следующей: «Не восстану против афинского народа ни делом, ни помыслом, ни речью. Не буду повиноваться восставшему, если же кто-то восстанет, сообщу о нем афинянам. Буду платить форос по соглашению с афинянами... Буду защищать народ афинский, ежели нанесут ему обиду, и буду повиноваться Афинам».
Уже одно это должно было бы насторожить панегиристов и апологетов Периклова века. Как известно, Фукидид и Ксенофонт: историки, благодаря сочинениям которых нам известен ход Пелопоннесской войны, сами были родом из Афин, но оба претерпели изгнание и оба же дали в своих трудах достаточно оснований для ответа на вопрос, отчего прекрасные просвещенные Афины пали в 404 г. до н.э., окруженные всеобщей ненавистью.
Главной причиной поражения Афин тот и другой считали чрезмерное высокомерие их родного города. У Фукидида вообще можно встретить указания на Провидение, воздававшее афинянам за их неправедные действия по отношению к другим грекам. Но откуда рождалось это высокомерие, чьим результатом стало стремление большинства полисов посрамить Аттику, вскрыть гнойный нарыв, угрожающий автономии и автаркии Всеэллинского союза?
Для античного грека здесь все было понятно. Полноправный гражданин — это тот, кто имеет собственность, причем в первую очередь — земельную. Лишенный ее человек гол, случаен; он связан со своей общиной лишь происхождением. «Узы крови» сильны, но такому индивидууму нечего защищать, у него нет места в общем доме. Наличие сакрального смысла у земельной собственности в древности подтверждается обычаем отбирать землю у нерадиво относящихся к ней, наказывать тех, кто проматывает отцовское (дедовское) состояние (вплоть до смертной казни).
В качестве такой традиционной земледельческой общины Афины начали путь к славе. Однако чем более они вовлекались в военно-торговые игры, тем меньшее количество людей было связано с землей. Нельзя сказать, что афиняне поголовно ринулись в торговлю и ремесло. Оба эти занятия имеют дело с «движимым» имуществом (а потому они не одобрялись традицией земледельческой общины) и около половины лиц, занятых здесь, являлись неполноправными гражданами («метеки» и др.). Преимущественная часть ушедших с земли начала получать деньги на военной службе. К 431 г. до н.э. Делосский союз был организован таким образом, что вооруженные силы имели одни Афины. Большинство союзников не обладали постоянной армией (за исключением патрульных судов и городской стражи), зато своим форосом они оплачивали содержание армии афинской. Один военный флот требовал множества людей. Будучи не в состоянии снабдить более чем две сотни кораблей экипажем из собственных граждан, афиняне даже вербовали наемников. Своим, естественно, платили больше, чем чужим. Служба во флоте могла быть неплохим источником дохода. Если добавить к ней плату за общественные работы (строительство, ремонт зданий, прокладка дорог), ежегодные выдачи неимущим, «театральные деньги», плату за участие в государственных органах власти (прежде всего — судебных), то становится понятно, что афинский гражданин мог прожить и без земельного участка. «Социальное расслоение», о котором так часто говорят по отношению к Аттике V в. до н.э., только инициировалось государственной политикой, создававшей условия для появления значительного контингента люмпенов, не занятых постоянной работой, но обладающих полнотой государственных прав.
Люмпенство, рожденное внешне вполне благородной заботой государства о своих гражданах, люмпенство, основанное на форосе, выплачиваемом союзниками, стало тем началом внутри афинского полиса, что сделало его облик крайне непривлекательным для остальных эллинов. Разрушение древних традиций, а прежде всего традиции связи с землей (ее не спасало даже выведение клерухий, составленных из малоимущих граждан, за пределы Аттики), бросалось в глаза столь явно, что Фукидид был вынужден оправдывать своих сограждан подвижностью их характера, всегдашним их стремлением к новому. Тот факт, что Афины являлись центром движения софистов, только подчеркивал для остальных греков безбожный, неблагочестивый характер афинян. Сами афиняне, конечно, преследовали «говоривших лишнее». Анаксагор, Протагор были отправлены в изгнание, скульптор Фидий кончил свои дни в тюрьме. Но даже эти истории не сделали Афины менее притягательными для любомудрствующих. А они, вместе с просвещением, несли разрушение древнего этоса, несли моральный релятивизм, несли искусство беспринципного красноречия. На искус, преподносимый ими, среди афинян в то время имелось много заказчиков. Умение говорить красно, убедительно для толпы стало едва ли не важнейшим достоинством государственных деятелей в условиях, когда решение тех или иных дел зависело от произвола люмпенов, составлявших большинство граждан, заполнявших агору.
Люмпенство выражалось не только во внутриполитическом произволе, но и в отношении к иным городам. Высокомерие афинян рождено было непониманием того, что, чрезмерно возвышаясь над своими союзниками, они рубят сук, на котором сидят. Высокомерие появилось, когда отчет о реальном положении дел стал менее значим, чем крайне субъективные интерпретации его, услышанные на народном собрании. Вереница успехов привела к самоуверенности, избавиться от которой уже не давала люмпенская масса. По некоторым подсчетам она составляла около трети всего гражданского населения Афинского государства и к тому же постоянно находилась «под рукой» у городских магистратов, ибо основным ее занятием было не попечение о своем имуществе, а вечная обеспокоенность делами государственными. Пока у рычагов власти в Афинах стоял великий Перикл (443—429 гг. до н.э.), политика еще находилась хоть в каких-то рамках здравости. После его смерти Афины стали подобны упряжке, потерявшей управление. С каждый годом власть над их союзниками оказывалось все более тягостной, требовательной. И те покидали капризного гегемона: не потому, что Афины были демократичны, а потому, что они были тираничны.
Таким образом, Пелопоннесская война — не только соперничество демократического — тиранического, нового — старого. По крайней мере для самих эллинов это было борьбой традиционного принципа автономии и автаркии против мегаполиса, пытавшегося первенствовать в общегреческом масштабе. Мегаполиса, в образе жизни которого слишком много было паразитического.
Когда бы ни родился Ксенофонт, впечатление от вечной настороженности, вызванной военными действиями, не могло не дополняться ощущением политической неустойчивости. «Разброд и шатание» охватили афинское общество уже в начале Пелопоннесской войны. К 425 г. до н.э. демагогическое начало во внутренней политике Афин преобладало настолько, что еще удивительно, как Делосский союз так долго сопротивлялся многочисленным противникам.
На глазах Ксенофонта рушились основы могущества его родного города. Один за другим отпадали союзники, афинский флот терпел поражения на море. Старый враг — персидский царь — выступил на стороне пелопоннесцев. Крушением заканчивались даже такие многообещающие предприятия, как Сицилийская экспедиция (413 г. до н.э.). Но чем больше становилась опасность, тем меньше здравости проявляли сограждане Ксенофонта. В 408 г. до н.э. они вторично изгнали Алкивиада, только что примирившегося с городом, уже одержавшего несколько побед над Спартой. Всего через год приговорили к казни стратегов, добившихся блестящего успеха при Аргинусских островах. Наконец, близ Эгоспотам новые афинские командиры не послушались того же Алкивиада, несмотря на все обиды желавшего им блага, и вслед за этим потеряли последний свой флот. Доведенные до отчаяния голодом, они упустили возможность на получение хоть сколь-либо почетных условий мира. Когда же пелопоннесцы поставили Афины на колени, соотечественники Ксенофонта разрушили в угоду Спарте свою гордость — Длинные Стены. Причем сделали это, украшенные венками, с радостными криками (404 г. до н.э.), словно избавляясь от тяжкой напасти.