Гречишный мёд
Шрифт:
Весна бежала впереди, поскуливая и время от времени останавливаясь и оглядываясь. Проверяла, не отстала ли я, не упала ли в снег. А я падала, и не один раз. Откуда только силы у меня взялись?! Мужик был тяжёлый. Тянула его, кусая губы в кровь. Казалось, все мои внутренности вот-вот вывалятся наружу. Да ещё метель усилилась.
Наконец, показались тёмные очертания постройки. Я ускорила шаг. Уж дотянуть бы, а там видно будет, выжил он или окочурился. Чтобы время шло быстрее, пока шла, продумывала, как оказать ему первую помощь. Надеялась в глубине души на лучшее.
Внутри сарая было намного
Я склонилась над парнем и тут же испуганно отпрянула. Его глаза были открыты, и он не мигая глядел на меня. Господи, неужели помер?
Склонилась к его груди в попытке обнаружить сердцебиение и, услышав его, возликовала. Жив! Скинув с себя платок, укрыла его. Теперь надо бежать в дом. Найти старый керосиновый обогреватель, вскипятить в чайнике воды, захватить одеяла, бинты или то, что найду для перевязки. Ох, придётся мне ещё долго бегать туда-сюда!
Игорю казалось, что он герой какого-то дурного кошмара. Всю ночь он шёл, ориентируясь на полярную звезду — самую яркую в ночном небе. Проваливался в глубокий снег, млея от страха от волчьего воя, доносившегося издалека. Под утро он вышел к тому же самому озеру, только с другой стороны. Обрадовался. Значит, он на правильном пути. Стараясь не смотреть в ту сторону, где был домик лесничего, Игорь насколько возможно ускорил шаг.
Хорошо, что драга была далеко от населённого пункта. Игорь остановился, глядя на прииск. Тишина. Все спят. Наверняка вчера набухались на деньги, которые он им заплатил за молчание. Надо будет, он даст ещё. Пусть захлебнутся и молчат.
Он спустился вниз и, подойдя к одному из рабочих бараков, раскрыл дверь. На столе лежал кипятильник. Игорь налил воду в коричневую от заварки чашку. Быстро попить чайку, разбудить одного из работяг — пусть везёт его на станцию, подальше от этих мест. С него достаточно.
Уже допивая чай, осознал, что за последний день ни разу не вспомнил о Маринке.
От резкого звонка в дверь девушка вздрогнула. Кто-бы это мог быть? Больше всего Марина ненавидела непрошенных гостей. Игорь сейчас в отъезде, а подруги обычно предварительно звонят. Она их уже давно к этому приучила.
Натянув на полуобнаженное тело длинную майку, девушка открыла дверь. Ничего себе! За огромнейшим шикарным букетом темно-красных роз она даже не видела посетителя.
— Вы Марина Сурикова?
— Да, я, — ответила, старательно заглядывая за букет, пытаясь разглядеть посыльного.
— Вам помочь внести?
— О нет, я сама, — оглянулась — в комнате настоящий кавардак. — Давайте сюда.
Ничего себе тяжесть!
Оставшись одна, девушка достала из глубин цветов открытку. Почти каллиграфический почерк Виктора Круглова обещал ей интереснейшую программу на субботний вечер. Марина вздохнула, прикрывая глаза. С одной стороны — красавец весельчак, разбрасывающийся ради неё купюрами, а с другой — суровый и пугающий мужчина с сединой на висках. Который не разбрасывается и не кичится своим богатством, но обещает положить к её ногам весь мир. Да почему она, черт побери? Марина одна из толпы ничем непримечательных красивых женщин. У неё даже образования нет. Решила после школы передохнуть, нагуляться вволю. Нагулялась...
Марина присела на пуфик, закрыла
Вспомнила руки Виктора на своём теле, его жадные поцелуи, и волна какого-то совершенно другого возбуждения всколыхнулась внизу живота. Опытный мужчина, хищник и она — нет, не жертва, но равная ему.
Было впечатление, что у меня выросли крылья или мои снегоступы превратились в скороступы. Даже расстояние от дома до сарая уже не казалось таким большим. Уже через полчаса ветхая дощатая постройка изнутри стала напоминать партизанский лазарет времён Великой Отечественной войны.
На керосиновой плитке грелся чайник, на ящике, который стал на время столом, стоял таз с тёплой водой. Туда же я положила нож, бинты и спиртовую настойку эвкалипта.
Мой «пациент» теперь уже лежал на удобной постели. На сено я настелила старое ватное одеяло, пусть и рваное, но зато самое тёплое из всех.
Я подвесила к потолку мощный фонарь, зажгла свечи — хорошее освещение мне было необходимо — я собралась осмотреть раненого.
Начала с того, что осторожно стала снимать с него свитер — ткань прилипла к груди, в том самом месте, где темнело пятно, увидела небольшое отверстие. И ещё одно — чуть сверху. Взяв ножницы, стала отрезать материю. Услышала слабый стон.
— Шш, все будет хорошо, — постаралась говорить как можно мягче, словно это был младенец.
Значит, этот человек в сознании, коли реагирует на боль. Слабенький совсем — наверное, потерял много крови. Хорошо, что пуля, скорей всего, застряла в мягких тканях, а не то вся кровь из бедолаги давно бы вытекла. Вероятно, тот, кто стрелял, норовил угодить прямо в сердце, но не попал.
С грехом пополам стянула с раненого то, что осталось от свитера. Тело у него было красивое, с четко очерченными мышцами на животе, руках, и в другой момент я бы обязательно воспользовалась тем, что он в отключке и полюбовалась им, но не сейчас. Меня волновала его раны на груди и плече, а так же обмороженные руки.
Кожа на них была бледная, и я знала, что это опасно — может начаться гангрена. Я постаралась как можно быстрей намотать на кисти его рук побольше бинтов и обвязала их парой тёплых шерстяных платков. Как хорошо, что у бабушки стоял целый сундук со старой одеждой, которую ей было жалко выбрасывать. Намочила мягкую фланелевую тряпку в тёплой кипячённой воде и стала размачивать прилипшую к груди мужика ткань. Уловила, как он дёрнулся, затем что-то прохрипел.
— Все будет хорошо...
Наконец, я сняла кусок ткани, поднесла поближе фонарь. Никогда не вытаскивала пули, да, в общем-то, в свои неполные восемнадцать лет я только из книг знала, как и что лечить. Отверстия от пуль были небольшими — явно девятимилиметровка. Прошли чуть выше сердца и, похоже, застряли неглубоко.
Мне стало страшно. Сейчас я нуждалась в ком-то сильном и надежном, кто мог бы подсказать и поддержать. Ромкин отец? Но у меня нет времени бежать в село. Бабушка? Она старенькая, и мне было жалко будить её среди ночи. В отчаянии поглядела на дверь сарая, подле которой неподвижно застыла Весна. Кивнула.
— Ну что, справимся? — с улыбкой обратилась к собаке.
— Режь... — от тихого, но неожиданно твёрдого голоса вздрогнула. Он все это время наблюдал за мной, видел мои сомнения.
А, гори оно синим пламенем! Другого выхода у меня не было.