Греция. Лето на острове Патмос
Шрифт:
Я воззрился на него. По некой нелепой причине я думал, что он считает, что мне неизвестно его прозвище.
— Да, — произнес я.
— И?
— Я им не верю.
Теологос даже глазом не моргнул. Он по-прежнему внимательно смотрел на меня, словно пытался догадаться, о чем я на самом деле думаю.
— Мы дружим немало лет, — продолжил я. — Ты со мной так подло не поступишь. Я это знаю. Так что пошли эти советчики к черту. Они просто завидуют!
В его карих глазах с крапинками золота от солнечных лучей мелькнуло подобие улыбки.
— Я буду готовить, — сказал я, — а ты заниматься покупками и вести счета. Я тебе доверяю. Да и вообще, ты с этим справишься лучше, чем я. Договорились?
— Ты уверен? — спросил он и снова пристально посмотрел мне в лицо, словно искал там чего-то.
— Конечно, — кивнул я и протянул ему руку.
Поколебавшись, он выставил вперед ладонь, и мы скрепили договор рукопожатием. Его рука была грубой и мозолистой. С детства ему приходилось возиться с веревками, пилами, кирками и молотками, и вот теперь на ощупь казалось, что она принадлежит не живому человеку, а высечена из камня.
Чтобы отметить радостное событие, мы заказали еще по чашечке кофе, после чего я дал ему список продуктов, необходимых для приготовления моих коронных блюд (разумеется, ни словом не упомянув о чили). Решение об остальных покупках предстояло принимать самому Теологосу.
Он быстро все подсчитал.
— Отлично, — произнес он, — теперь дай-ка мне, скажем, тысяч десять на поездку, и я…
— Десять тысяч драхм?! — воскликнул я.
Несмотря на то что это было всего лишь чуть больше двухсот долларов, в те времена подобная сумма по меркам Патмоса считалась весьма значительной.
— В эти десять тысяч входит стоимость билета на корабль, — пояснил Теологос, — номер в гостинице, кстати сказать, дешевой и…
— Но я тебе уже заплатил сто пятьдесят тысяч!
Он посмотрел на меня со страдальческим выражением лица.
— Тома, — терпеливо пояснил он, — это была только плата за аренду.
Я уставился на него. Только плата за аренду…
В этот момент возле таверны, подняв тучу пыли, окутавшей завтракавших посетителей, остановились два мотоцикла и джип. Из клубов пыли показалась неряшливая группа слегка обрюзгших мужчин-скандинавов лет тридцати-сорока. Глаза их были затуманены, а лица небриты. Они щеголяли в плавках по последней моде, но еще не успели загореть.
В этой компании я увидел девушку лет двадцати удивительной красоты — наверняка актрису или модель. Она была безвкусно одета в белую мужскую рубашку и бикини.
Резким контрастом по сравнению с этой девушкой выглядела обворожительная женщина лет под сорок, которая на нетвердых ногах выбралась из джипа. Макияж на лицо был наложен безупречно. Ее голову прикрывала копна рыжих волос, глаза были скрыты за дорогими солнечными очками в белой оправе, ноги обуты в сандалии на веревочной подошве, а через плечо переброшено пляжное полотенце с изображением Дональда Дака.
Теологос тяжело вздохнул. Мы переглянулись.
Мужчины гурьбой вошли в таверну, осмотрелись, увидели меня, и один из них закричал:
— Тома! Мелья сказала, что ты здесь!
Выпивка, еда и секс
Это оказались норвежцы. Двоих мужчин — обладателя квадратной челюсти фотографа Магнуса и угловатого высоченного Йенса, отец которого занимался строительством прогулочных судов, — я знал уже лет десять, еще с Миконоса. Двое других, на мотоциклах, были как-то связаны с европейским кинобизнесом, и эта связь довольно, кстати, запутанного свойства все равно приносила им достаточно денег, чтобы проводить два месяца в году на Патмосе.
Рыженькая, Лили, еще одна моя старая подруга, также имела какое-то отношение к киноиндустрии, но вот какое именно, никогда не удавалось выпытать. Создавалось впечатление, что у нее постоянно имеется куча свободного времени и она всегда старается держать с остальными людьми дистанцию. Когда мы познакомились и я задал ей обычный вопрос: «А что вы по жизни делаете?», она уставила на меня стекла солнцезащитных очков, улыбнулась и низким, как у Греты Гарбо, голосом ответила: «По возможности, как можно меньше».
Молоденькая блондиночка Анна, похоже, была последним из многочисленных и постоянно меняющихся увлечений Магнуса. Каждый раз, приезжая на отдых, он привозил с собой новую девушку, неизменно оказывающуюся моделью. Анна, в отличие от них, училась в магистратуре и собиралась стать юристом. Быть может, она и станет той самой единственной и неповторимой, которую искал Магнус.
— А где Даниэлла? — улыбнулась мне Лили.
— Дома, разбирает вещи и краски, — ответил я, — с детьми.
— Ах да, точно, — кивнула Лили, — у вас же их целых двое! Теперь вам никогда не знать свободы!
Мы сели за столик на террасе и взяли себе выпить. Первая выпивка за день. Мы с Магнусом и Йенсом занимались тем, что делали каждое лето, — освящали открытие нового сезона, и празднество обещало затянуться на весь день. Мы собирались всласть поболтать за пивом и рециной [8] .
Происходящее являлось ритуалом, который при встрече старого друга проводит каждый достаточно поживший на каком-нибудь греческом острове. Если вы торчите здесь все лето и зиму, то считаетесь кем-то вроде хозяина, следовательно, не просто обязаны испытывать восторг при виде приехавшего друга, но и честь по чести отпраздновать его появление. Само собой разумеется, что к августу у вас уже серьезно начинает пошаливать печень, особенно если друзья приезжают каждую неделю. Нельзя сказать, что в сорок два года я себя ощущал дряхлой развалиной, но, памятуя о вчерашней Пятидесятнице, чувствовал, что уже вряд ли могу позволить себе гулять так, как в прежние времена. При этом я не мог так просто взять и отказать в праздничной встрече. По крайней мере, этим старым друзьям.
8
Греческое смоляное белое или розовое вино.
Я спросил о Мелье.
— Что у тебя с ней произошло? — поинтересовался Магнус.
— А она что рассказывает?
— Ничего. Только твердит, что не хочет говорить на эту тему.
Во всех подробностях я поведал о случившемся:
— Она считает, что мы с Теологосом специально сговорились, чтобы не брать ее в дело.
— И это правда?
— Нет, конечно!
Европейцы совсем не похожи на греков. Греки не верят, что им говорят правду. Они верят только в то, что мы американцы, впрочем, сейчас я даже в этом уже сомневаюсь.