Греция. Лето на острове Патмос
Шрифт:
— Масло никогда в воде не тонет, — промолвила Лили.
— Как сказать, — покачал головой я.
На обратном пути до Ливади Лили завела речь о Мемисе.
— Он такой чудесный! Такой милый! Такой прямолинейный! И никакой не мямля, в отличие от многих мужчин. Он не ходит вокруг да около. Если он тебя хочет, то — бах! И все.
— Бах.
— Точно.
Когда мы выехали на прямой участок горной дороги, соединявший Хору и Скалу, Лили, отпустив руль, вставила сигарету в длинный белый мундштук и едва успела снова схватиться за баранку, чтобы вовремя повернуть.
— А еще он творческая личность, — продолжила она. — Делает коллажи, вырезает из плавника и все такое.
— Правда?
— Да, когда у него есть время. — Она осуждающе на меня посмотрела. — Знаешь, сегодня вечером ты мог бы отпустить его пораньше.
Я было собрался возразить, но тут до меня дошла вся бессмысленность нашего разговора.
— Лили, — произнес я, — я сейчас вообще ничего не могу.
На следующее утро я поднялся вверх по склону холма, на котором стоял наш дом, и сел на автобус, отходивший в полдевятого на Скалу. Я мог бы поступить проще — спуститься к пляжу и сесть на автобус там или же нанять рыбацкую лодку, однако после того, как накануне Теологос трусливо отказал мне в помощи, я не желал видеть ни его, ни «Прекрасную Елену». По крайней мере сейчас, по дороге в полицию.
Накануне вечером мы с Даниэллой обсудили варианты наших дальнейших действий при самом благоприятном и, наоборот, самом неприятном развитии событий. Наибольшее, на что мы надеялись, так это на то, что меня не депортируют из страны за нарушение закона. В этом случае мы немедленно вернемся в Ретимно, и я могу попробовать устроиться обратно на курсы или, в худшем случае, в ресторанчик «У Сократа». Тогда как полыхающая во мне ярость сменялась отчаянием, Даниэлла оставалась совершенно спокойной. С ее точки зрения, главная сложность заключалась в том, чтобы заставить Теологоса вернуть нам деньги.
Об этом я еще не думал. Честно говоря, мне вообще не хотелось об этом размышлять, и это была еще одна причина, в силу которой мне не хотелось проходить мимо таверны по дороге в город. Я, как и Теологос, терпеть не мог открытых стычек и выяснений отношений.
В автобусе я сосредоточился на том, что именно скажу начальнику полиции. Да все что угодно: хоть о любви к Патмосу и Греции, хоть о желании провести с детьми лето в Ливади, долине, с которой у них столько всего связано, хоть о своей страсти к греческой кулинарии; главное, не выболтать правду — в таверне я зарабатываю деньги.
Как и прежде, полицейский участок располагался прямо возле причала на втором этаже построенного итальянцами здания таможни. Автобусная остановка находилась прямо у главного входа, чему я был очень рад — я все еще не отошел после вчерашнего позора в таверне, и мне не хотелось ни с кем разговаривать.
Я быстренько проскользнул в здание и поднялся на второй этаж. Когда вошел в приемную, двое полицейских в светло-серых рубашках и отутюженных темно-серых брюках посмотрели на меня так, словно я был всего-навсего очередным безымянным туристом.
— Мы вас слушаем, — сказали они.
Я назвался и добавил, что меня желал видеть их начальник. Они велели сесть. Один исчез за дверью, а второй принялся копаться в пачке бумаг.
В углу гудел вентилятор. Шторы на окнах были задернуты, чтобы оградиться от яркого утреннего солнца, и приемная была залита тусклым желтоватым светом. С улицы доносился привычный шум, становившийся все громче и громче. Остров постепенно просыпался. Тарахтели проезжающие мимо мотоциклы, перекрикивались друг с другом прохожие — шла обычная жизнь, частью которой мне так захотелось вдруг стать.
Дверь открылась, из-за нее показался полицейский, который велел мне идти вместе с ним. Мы прошли по коридору и остановились у кабинета. Полицейский жестом показал, что мне надо зайти.
К моему огромному удивлению, начальник полиции оказался тем же, что и до нашего отъезда в Ретимно. Нельзя сказать, что мы были друзьями в полном смысле этого слова, однако нам случалось поболтать и сидеть вместе за столиком в ресторанах и кафе. Он был примерно одного возраста со мной, может, чуть моложе, с темными, аккуратно постриженными и уже начинающими седеть волосами. Вид у него был лощеный и сытый — складывалось такое впечатление, что подобный облик присущ греческим полицейским, по крайней мере старших званий, чуть ли не с самого рождения.
Как только помощник закрыл за собой дверь и мы остались наедине, начальник полиции расплылся в улыбке.
— Ти канис, Тома? — спросил он. — Как дела? Как жена и дочка?
Я ему рассказал. И уже было собрался поведать о Мэтте, любви к Патмосу, Греции и греческой кулинарии, как мой собеседник сразу же перешел к делу:
— Тома, без разрешения работать нельзя. Ты это знаешь.
— Знаю. Но есть куча иностранцев, которые помогают в ресторанчиках, магазинчиках, и никто им ничего не говорит, и я подумал…
— Кое-кто нажаловался.
— Вот как! — Я замолчал, ожидая, что начальник полиции назовет конкретные имена, но он лишь молча посмотрел на меня с сочувствием, будто бы и сам был возмущен степенью человеческой низости.
— Итак, что же нам делать? — спросил начальник.
Он воззрился на меня, словно ожидая, что я подскажу ему выход из создавшегося положения. Несколько позже мне пришла в голову мысль, что он намекал на взятку. Почему я об этом тогда не подумал? Мне часто задавали этот вопрос — за долгие годы я неоднократно оказывался в подобных ситуациях, но почему-то такой вариант не рассматривал. Думаю, в этом плане я схож с подавляющим большинством рядовых американцев. Все дело в правилах и нормах поведения, о которых я уже говорил и которые создают нам в реальном мире столько неудобств.
Итак, в ответ на его взгляд я просто уставился на начальника полиции.
В этот момент мне в голову неожиданно пришла идея столь простая и гениальная, что, казалось, она была ниспослана мне свыше.
— Можно я подам заявление на получение разрешения на работу? — спросил я.
Начальник полиции немного помолчал, а потом, пожав плечами, произнес:
— Да. Разумеется. Только тебе его все равно не дадут.
— Но по закону я могу работать, пока жду ответа?