Грех боярышни, или Выйду замуж за иностранца

Кащеев Кирилл

– Красавица ты моя!
– боярыня умильно улыбнулась, - Только что же такая бледная, усталая, под глазами синева, спала, чай, худо? Ничего, и этой беде матушка пособит!

Из очередного сундука на свет появились белильница и румянница. Обессилев, Варя уже не сопротивлялась, когда по слову маменьки ее белили, румянили, чернили сурьмой брови и вдевали в уши длинные жемчужные серьги, тяжело разлегшиеся по жесткому воротнику.

Появление Варвары и Прасковьи Тимофеевны в передних сенях было встречено гробовым молчанием:

– Это что, - боярин помолчал, приходя в себя, - Наталья вас так вырядила?

– Ох, Никита Андреевич, - зачастила

боярыня, - Почто стали бы мы княгинюшку нашими делами тревожить, у ней, чай, своих предостаточно. Мы уж сами, своим слабым умишком расстарались, чтоб чести родовой урону не сделать.

– Насчет умишка оно, конечно, верно, - сказал боярин и Варе стало мучительно стыдно за довольную улыбку матушки, принявшей его слова за похвалу, - А что, Алексей, может, оно и к лучшему: один раз государь на наших красавиц посмотрит, второй раз не захочет.

Алешка судорожно сглотнул:

– Да вы что, батюшка, вы на них только гляньте. Они же, они...
– парень не находил слов.

До этого момента Варя была полностью поглощена надетым на нее кошмаром и попытками от него избавиться, сейчас же сказанное братом слово "они" заставило ее внимательно поглядеть на матушку. У Вари зарябило в глазах. Некогда черное платье было покрыто бесчисленным количеством цветных ленточек, прошвочек, тесемочек, трепещущих при малейшем порыве ветра. Меховая вставка прикрывала крохотный вырез платья. Все это великолепие венчал белый голландский чепец, украшавший голову боярыни. Варя тихонько застонала, понимая, что если она одна могла еще надеяться избежать внимания толпы, то уж двух таких райских птичек как она и матушка не заметить просто невозможно.

– Ладно, менять что-либо уже поздно, идем как есть, - и более не оглядываясь боярин зашагал к берегу залива. За ним на своих ленточка полетела Прасковья Тимофеевна, а следом, погромыхивая жемчужно-бисерным панцирем, тяжело зашагала глотающая слезы Варвара. Шествие замыкал Алешка. Когда впереди засинелась глядь залива и послышался гул возбужденной толпы, Варя оглянулась, в отчаянии мечтая сбежать домой, и увидала, как воровато оглянувшись, Алешка нырнул в группу молодых офицеров, оставляя сестру на обозрение сотням любопытных глаз.

Глава 6

Казалось, весь Санкт-Петербург высыпал сегодня на берег. Люд разного возраста, пола, чина и звания, обрадованный первым весенним теплом и предстоящей морской забавой, весело клубился, стремясь занять местечко получше. В первых рядах мелькали яркие платья офицерских жен. Недавние теремные затворницы, выросшие в тени боярских и дворянских усадеб, выйдя замуж за петровских сподвижников, с невероятной быстротой приобретали знания иностранных языков и вкус к европейским туалетам, становясь первыми светскими дамами молодого Российского государства. Прошлым летом они последовали за своими мужьями в строящуюся Петропавловскую крепость, за их плечами была страшная зима, полная промозглых гнилых ветров, близкого воя волков и бесконечного одиночества в ожидании ушедшего на службу мужа. В редкие минуты веселья эти юные женщины наряжались перед крохотными зеркальцами и всю ночь отплясывали на импровизированных ассамблеях, отбивали каблуки в польском, крутились в контрдансе, гордо кланялись в менуэте. Под утро, вернувшись в курные избы, служившие им жилищем в ту зиму, они вновь кутались в пуховые платки и прилежно склонялись над починкой мужниной

одежды или приготовлением щей, чтобы замученный работой на верфи и муштрой солдат супруг был согрет и накормлен.

Однако молодости свойственно забывать тяготы, и сейчас, когда жуткая первая зима строящегося Санкт-Петербурга была позади, они весело стремились к берегу, желая увидеть потешную морскую баталию. Весенняя грязь была абсолютно непроходима для экипажей, поэтому дамы в сопровождении своих кавалеров пробирались к берегу Финского залива пешком по уложенным деревянным мосткам. Солнце радостно пригревало, появилась первая зелень, мир был прекрасен, и их нисколько не смущало, что подолы богатых туалетов порой плюхались в открывшуюся на дороге лужу. Они учтиво раскланивались друг с другом, милостиво кивали солидным женам иноземных умельцев и совсем не гневались, застревая в толпе чухонцев или солдат с женками.

Когда Никита Андреевич с семейством приблизились к этой пестрой толпе, сердце Вари радостно затрепетало. Она еще никогда не видывала такого оживления. У нее появилась робкая надежда, что она сможет полюбоваться предстоящим действом, не слишком попадаясь на глаза собравшемуся люду. Но она ошибалась. Никита Андреевич двинулся в сторону многочисленной группы, окружавшей царя. Прасковья Тимофеевна, как и подобает верной жене, последовала за ним. Ее необъятные фижмы врезались в толпу и решительно раздвинули ее. Народ подался в стороны, ошеломленный явившемся ему дивом. Гул голосов на их пути смолкал, чтобы с новой силой возобновиться за спинами. Перед Варварой мелькали разные лица - старые и молодые, мужские и женские, - но на всех при взгляде на нее и маменьку появлялось одинаковое выражение. Сперва проступало недоумение, сменявшееся нескрываемым смехом. Щеки Варвары заалели, на глаза набежали слезы стыда. Она догнала Прасковью Тимофеевну и зашептала ей в ухо:

– Маменька, уйдем отсюда, уйдем скорее. Здесь все смеются над нами, пусть нас кто-нибудь домой отведет, пока совсем не опозорились.

– Смеются?
– Прасковья Тимофеевна величественно осмотрелась, пристально поглядела на плотную кучку баб, которые тыкали пальцами в ее сторону и буйно хохотали, прикрываясь концами платков.
– Да ты никак очумела, дочка, кто ж это осмелится над Опорьевыми смеяться!
– Затем маменька продолжила свое шествие. Варе ничего не оставалось, как, опустив голову, следовать за ней.

Наталья Андреевна отделилась от окружавшей царя группы сановников и дам и пошла навстречу брату и его семье. При виде невестки и племянницы на лице ее отобразился стылый ужас.

– Никита, ты вовсе ума лишился?
– с первых же слов напустилась она на брата, - Во что они у тебя вырядились? Опозорить нас перед царем хочешь?

Никита Андреевич недоуменно оглянулся через плечо, словно только сейчас сообразив, что жена и дочь следуют за ним, окинул их рассеянным взглядом, и вновь повернулся к сестре.

– Опомнись, Наталья, я что сюда пришел, баб своих показывать? Ты лучше на рейд погляди!
– Он схватил сестру за руку, - Видишь, вон бригантина и те три шнявы. Это все мои, я строил, и лес мой и мастера мои. Ах вы, мои лебедушки!!!

Наталья Андреевна беспомощно поглядела на брата. Невозможно было не разделить его восторженную радость, но и смотреть на изуродованную племянницу тоже было невозможно. Княгиня перевела гневный взгляд на невестку.

– Ну он не соображает, но ты-то, Прасковья, что вытворила? На себя не знамо что напялила и дочь как пугало вырядила.