Грех боярышни, или Выйду замуж за иностранца
Шрифт:
– Ваше величество, что-то сдается мне, не этого он хотел, - пока длился разговор с бомбардиром, Джеймс внимательно изучал подобранный обломок, - Я боюсь возвести напраслину, только мне кажется, что я уже видел такое. Когда я купил свой завод, меня старые мастера учили в деле разбираться. Они и рассказали историю, что под Стокгольмом какой-то граф Ремке построил завод, стал лить пушки, но хороших мастеров нанять поскупился. Через полчаса-час непрерывной стрельбы его орудия лопались словно стеклянные. Завод закрылся, а готовые бомбарды куда-то делись. Мне показывали осколок одной из пушек, там по излому такие же каверны в металле видны были. Думаю, если посмотреть, клеймо завода Ремке найдется.
На поиски ринулись
Лютый гнев исказил черты царя.
– Вор, предатель!
– процедил он, уставив гневные зрачки на дядю.
– Шведского наймита привел, флот погубить хочешь, говори, за сколько продался!
– Лев Кириллович мягким кулем повалился царю в ноги. Неизвестно, чем кончилось бы дело, ярость Петра явно распалялась, но подошедшая сзади Варя смело положила руку на рукав государя. Петр тяжело задышал, вырвался, но постепенно расслабился. Тогда она спокойно сказала:
– Это ж совсем сильно надо хотеть живота лишиться, чтобы такую дрянь, еще и со шведским клеймом, открыто притащить. Ведь если бы нынешней проверки не было, а они в баталии повзрывались, ты бы, государь, тут же дознание учинил. А под рукой был бы один виноватый - Лев Кириллович, немец давно с деньгами бы удрал. Что ж, боярину голова не дорога? Так что по всему видать, оплел его немец.
Напуганный Нарышкин, не подымаясь с колен, благодарно глянул на Варю. Петр помолчал, обдумывая:
– Ладно, дядя, вставай, верю. Дурость тоже грех большой, а все не предательство.
– Лев Кириллович вскочил, толстое лицо дрожало радостью, он попытался что-то сказать, но царь не дал.
– Молчи, а то передумаю. Я ведь понимаю, что хоть шведу ты не продался, а казну обдурить хотел. За такое воровство надо бы казнить, только все вы воры, если всех казнить, кто останется. Полученные деньги и все, что потратилось на эту пушечную затею, - Петр повел рукой окрест, - вернешь вдвое, нет, втрое. И помни: в другой раз не помилую.
– Ну, а ты...
– Петр повернулся к Кропфу, которого уже крепко держали двое солдат.
– Ты готовься. Значит, дядю моего охмурил, через него на корабли, что Петербург стерегут, рухлядь бы свою поставил, а там приходи швед и бери город. Ладно, спознаешься ты у меня с Преображенским приказом, все расскажешь!
– Ваше величество, дело это уже не мое, но можно я скажу?
– вмешался Джеймс.
– Ну говори, герой.
– Он ничего вам не расскажет, - Джеймс понизил голос так, чтобы его не слышал Кропф, - Потому что ничего не знает. Я в былые времена разные штуки проделывал, если есть нужда что-то подсунуть противнику, выбирать для такого дела следует наивного, ничего не знающего дурака, но и ему чтобы сведения не напрямую, а через третьи руки попали.
– Заступаешься за него, значит?
– Царь недобро прищурился.
– А знаешь ли ты, что он на тебя донос написал, говорил, что ты шпион шведский, что ездишь, смотришь, а потом все брату моему разлюбезному королю Карлу передаешь. Я донос отложил, хотел посмотреть, чем дело с пушками кончится.
– Не кипятись, Mein Herz, вообще-то милорд дело говорит, - вмешался молчавший дотоле Меньшиков.
– Варнак этот из Бранденбурга прибыл, письмо от курфюрста своего привез, рекомендуют его там "любезным подданным". А ну как спросит потом бранденбуржец, куда его "любезный подданный" делся. И пойдут разговоры, что к нам купцам ездить нельзя, что мы их сразу в пытошную.
– Так что ж его, просто так отпустить!
– гневно воскликнул Петр.
– Может, еще денег на дорогу дать!?
– Ну зачем же просто так, - голос Джеймса звучал обманчиво мягко.
– Он подданный курфюрста, я - королевы, оба мы лица приватные. Мне нанесено оскорбление, оскорбителю придется держать ответ в приватном порядке...
– Джеймс отстегнул от пояса ножны
– На дуэли с ним драться будешь? А когда он расскажет, что знает: во время самой драки али чуть погодя?
– Ваше величество!
– и взгляд и голос Джеймса были полны укоризны, - Я древнего рода, меня королева Анна в рыцари посвятила. Как же я могу скрестить шпагу с жуликоватым немецким лавочником?
– Что же ты намерен делать?
– на всех лицах был написан неподдельный интерес.
– Я намерен объяснить мерзавцу, что бывает, если на знатных дворян писать доносы и перехватывать у них выгодные контракты. Если он захочет, чтобы я прекратил обучение, пусть в подробностях расскажет, где взял свои пушки и кто его научил везти их в Россию, - Джеймс упер шпажные ножны в землю и чуть согнул, проверяя на гибкость.
– Потом пусть убирается, если сможет, конечно, - Джеймс похлопал шпагой по руке, - Только зрелище это не для женщин. Алексей, уведите сестру.
Алешка решительно сопроводил Варю прочь. Она хотела запротестовать, но не стала, рассудив, что с вершины холмика, если еще влезть на валявшуюся там корягу, видно будет ничуть не хуже.
Отведя сестру, Алешка бегом вернулся обратно, группа мужчин сомкнулась плотнее. Варя вскочила на облюбованную корягу и жадно всмотрелась. Коротко свистнула шпага, раздался треск разрезаемой одежды и с немца свалились штаны. Варя спешно отвернулась, зрелище было бесстыдное и совсем не привлекательное. Однако она невольно стала сравнивать только что увиденную мужскую наготу с тем, что недавно открылось ей при неверном свете очага охотничьего домика. Воспоминания вызывали тревожное и почему-то блаженное чувство. Тут же Варя ужасно рассердилась на себя и, отругав собственные непослушные мысли, с заалевшими щеками вернулась к происходящему.
Подскочивший пушкарь сноровисто взвалил беднягу Кропфа себе на спину, и филейная часть немца предъявила себя на всеобщее обозрение. Затянутая в ножны шпага взвилась и с силой опустилась. Немец заверещал. Шпага поднималась и опускалась с равномерностью корабельного хронометра. Несчастный немец сучил ногами, кричал и плакал, в промежутках между мольбами о пощаде рассказывая о собрате - немецком негоцианте, который совсем задешево продал ему пушки, объяснив, что в России Кропф сможет получить за них двадцатикратную прибыль. Сам же продавец боялся совершить столь дальнее путешествие, предпочитая маленький, но верный доход дома. Незадачливый Кропф клялся, что не знал о шведском происхождении пушек, зато выяснилась его прекрасная осведомленность о том, что в настоящем бою его пушки не продержаться и часа. Его рассказ (если сбивчивый хаос слов, перемежаемых визгом и всхлипами, можно назвать рассказом) обелял Льва Нарышкина от обвинения в предательстве и даже показывал, что тот не ведал о плохом качестве литья, но всплыло, что за помощь при продаже боярину была обещана изрядная мзда. Царь вновь стал поглядывать на дядю нехорошим глазом. Наконец, когда стало ясно, что больше немец ничего не знает, и что он вовсе не хитрый шведский засыл, а просто жадный немецкий дурак, жестокая порка прекратилась.
Джеймс брезгливо отряхнулся и обратился ко Льву Кирилловичу:
– Вы бы, боярин, подобрали остатки, подлечили и отправили обратно в Бранденбург. Его появление там без орудий, без денег и с поротым задом здорово обеспокоит тех благодетелей, что ему пушки подсунули.
– Ты, сударь мой, мне не указывай, указчик нашелся, - взвился Нарышкин, но Петр осадил его.
– Не шуми, дядя, а радуйся, что сам легко отделался. Парень дело говорит, ты эту дрянь на Русь притащил, тебе ее и выпроваживать. Теперь пошли хлебнем на дорожку и в Москву. вели, милорд, выгружать свои пушки в Петербурге, я пошлю весточку Брюсу, чтобы принимал. Денег, сам знаешь, у меня нет, получишь из казны всякого товару, лен там, пеньку, еще что, Никита Андреевич тебе в том пособит.