Грех и другие рассказы
Шрифт:
Рубчик мог бы еще после этого фокуса поймать коробок, но он не любит дешевых эффектов.
— Ну что, лобан, созрел? — спросили пришедшие нашего продавца, с напряженным интересом оглядевая нас и машину Рубчика.
Братик убрал ключи в карман. Рубчик достал спичку и стал ее жевать.
— Оглох, что ли, лобан? — спросили белолобого, и тот раскрыл безвольный рот, не в силах издать и звука.
— А что за проблема, парни? — спросил братик миролюбиво.
— Это же не твоя проблема, — ответил ему один из пришедших, но согласия в их рядах
— Ты деньги привез за тачку? Отдашь их нам. Лобан нам должен.
— Всем, что ли, поровну раздать? — спросил братик наивно.
— Нет, только мне, — ответил один из пятерых.
— Много тебе он должен?
— С-с... Семь штук, — помявшись, уточнили братику.
Отвечавший был рыж, кривоног и, по-видимому, глуп.
Рубчик тихонько тряс коробком и все пытался заглянуть братику в лицо, чтобы понять: пора или еще не пора. Братик приметил беспокойство товарища и неприметно кивнул: стой пока, не дергайся.
— Давайте, парни, все по справедляку разрешим, — сказал братик пришедшему забрать должок. — Я за лобана говорю, ты — за себя. Годится?
— Лобан сам умеет разговаривать, — не согласился кто-то.
— Но деньги-то пока у меня, — соврал братик. — И сейчас я имею дело с лобаном. Значит, я могу выслушать, что вы ему предъявите, и решить: отдать вам деньги или нет. Ты ведь не против, лобан, если я выслушаю парней?
Белолобый кивнул так сильно, что родинки на его лице едва не осыпались на траву.
— Рисуйте ситуацию, парни, мы слушаем внимательно, — заключил братик.
— Он мою козу задавил, — сразу выпалил рыжий в ответ.
— Реально, — ответил братик, голос его чуть дрогнул от близкой улыбки, но в последний момент он улыбку припрятал. — У тебя коза есть?
— У бабки. — Собеседник братика отвечал быстро, и эта поспешность сразу выдавала его слабость.
— Погибла коза? — спросил братик.
— Нет, нога сломалась.
— Понял, — сказал братик.
Я с трудом сдерживал смех.
— И нога козы стоит семь штук? — спросил братик.
— Семь штук, — повторил за ним рыжий все так же поспешно.
Братик кивнул и помолчал.
— А теперь ты мне обоснуй, — попросил он. — Отчего это стоит семь штук?
— В смысле? — тряхнул грязным рыжим вихром его собеседник.
— Почему твоя предъява тянет на семь штук? Кто так решил? Ты так решил?
— Я... — уже медленнее отвечали братику.
— А почему семь? Почему не пять? Почему не девять тысяч? А? Почему не шесть тысяч триста сорок один рубль двадцать копеек?
Братик умел искренне раздражаться от человеческой глупости и смотреть при этом бешеными глазами.
— Ты не знаешь, что любую предъяву надо обосновать? — спрашивал он. — Тебе никто этого не говорил? А? Или ты не знаешь, что бывает за необоснованные предъявы?
— Почему я должен обосновать? — ответили братику, и тут братик наконец засмеялся.
— Мне нечего тебе сказать больше, — сказал он с дистиллированным пацанским презрением.
В
— Лобан, мы потом к тебе зайдем, — как мог спас кто-то из них отступление.
И они ушли.
Братик сразу забыл о них, лишь спросил спустя минуту:
— А ты зачем козу задавил, лобан?
— Так у меня тормоза не работают... — Белолобый хотел было сопроводить рассказ подробностями, но братик его уже не слушал.
— Понял, Рубчик? — обратился он к товарищу. — Поедем медленно, двадцать кэмэ в час. А лучше — десять.
— Базара нет, — ответил Рубчик, прилаживая трос.
Братик уселся в «копейку», я прыгнул к нему на переднее сиденье, мы тронулись.
Белолобый провожал нас, стоя у порога, нежный и благодарный. Мы посигналили ему напоследок. Он, кажется, хотел махнуть нам рукой, но рука сжимала в кармане деньги, и поэтому белолобый лишь дрогнул плечом.
Дорога к трассе шла вверх, и Рубчик бодро тянул нас по августовской пыли. Трос был натянут, как жила; с дороги шумно, но медленно разбегались гуси и тихо, но поспешно — куры.
Вырулив на трассу, Рубчик сразу вдарил по газам, и «копейка» загрохотала, рискуя осыпаться. Братик стукнул раздраженным кулаком по сигналу, чтобы дать товарищу понять его неправоту, но еще семь минут назад подававшая голос машина на этот раз смолчала. Сигнал больше не работал.
— Рубчик! — заорал братик, мигая фарами «копейки», но его, естественно, никто не слышал и не видел.
Братик попытался левой рукой приоткрыть окно, но ручка крутилась вхолостую: стекло не опускалось.
Тем временем я, в ужасе глядя на провисающий трос и несущуюся перед нами машину, которую мы ежесекундно рисковали настигнуть, набирал номер Рубчика на мобиле. Пальцы прыгали и не попадали в кнопки. Спустя минуту все-таки дозвонился. Братик выхватил у меня телефон и стремительно сообщил Рубчику ряд назревших возражений.
На взгорке Рубчик сбавил скорость, и мы поехали тише и медленнее. Братик все еще ругался, но тоже тише, тоже медленнее.
Мы закурили, братик еще раз попытался опустить стекло, ничего не вышло, полез в пепельницу, но она выпала целиком, осыпав рычаг переключения скоростей пеплом и скрюченными бычками сигарет без фильтра.
Рубчик тем временем увидел некую, ясную лишь ему одному цель и чуть поддал газку и парку.
— Вот чудило, — сказал братик, и я снова начал набирать Рубчика. Уже справившись с набором и слушая медленные, нежные гудки, я увидел, куда так стремился наш товарищ: на дороге стояли плечевые, все те же самые. Одна — повернувшись к нам спиной. Вторая, напротив, лицом: отставив ножку, она с любопытством всматривалась в летящую к ней машину, за лобовухой которой расплывался в безмерно ласковой улыбке Рубчик.