Грех и святость русской истории
Шрифт:
Хазарское «присутствие» в Киеве подтверждается и археологическими материалами, притом – это особенно существенно – в киевском некрополе IX–X веков были обнаружены хазарские погребения, явно свидетельствующие о постоянном, длительном пребывании хазар в Киеве.[227]
Заключая обсуждение этой проблемы, имеет смысл сказать несколько слов об известной записи так называемых Бертинских анналов. Запись свидетельствует, что в 839 году к германскому императору Людовику Благочестивому прибыло посольство византийского императора Феофила, в составе которого были и «некие» люди, говорившие, что «их, то есть их народ, зовут рос и… царь их, по имени Хакан, отправил их к нему (Феофилу) ради дружбы. В помянутом письме [Феофил] просил, чтобы император милостиво дал им возможность воротиться [в свою страну] и охрану по всей своей империи… Тщательно расследовав причину их прибытия, император
Информация о правившем в 839 году (когда Русь находилась, согласно хотя бы «Повести временных лет», под владычеством хазар) «хакане народа рос» дала основание В.О. Ключевскому утверждать в своем «Курсе русской истории», что речь шла о хазарском кагане, «которому тогда подвластно было днепровское славянство». Но в последнее время не раз утверждалось, что в «анналах» имелся в виду киевский князь, уже тогда-де принявший титул кагана.
Вопрос нашел убедительное решение в новейшей работе Д.А. Мачинского и А.Д. Мачинской, которые, в частности, пишут: «Возвращаться через Нижний Рейн из Константинополя в Киев (как полагают некоторые) было бессмысленно, в то время как путь из низовьев Рейна в Ладогу был уже проторен… Послы хакана «народа рос» при проверке оказались «свеонами», что опять же говорит о Северной Руси, так как для 830-х гг. присутствие заметной прослойки скандинавов в Киеве исключено, а в Ладоге они археологически улавливаются с 750-х гг.». Итак, не киевский князь, а правитель Северной Руси к 830-м годам «принял, в подражание хакану Хазарии, высокий титул «хакана» и отправил послов в Константинополь». Ладога (Невоград), как уже говорилось, никогда не была в подчинении у хазар. Д.А. и А.Д. Мачинские опираются также на относящееся ко второй половине IX века сообщение арабского географа Ибн-Хордадбеха «о «русах», которые торгуют с халифатом через Хазарию и характеризуются как «вид славян», живущий в отдаленнейших частях Славии»[229] – то есть в Северной Руси (так как для араба самое отдаленное – наиболее северное).
Для понимания творчества Илариона необходимо и ясное представление о взаимоотношениях Руси и Византии. Они начались уже при Кие, который княжил в созданном им Киеве на рубеже VIII–IX веков, во времена византийской императрицы Ирины и ее сына Константина VI (то есть с 780 по 802 год).[230]
В «Повести временных лет» сообщается, что Кий «ходил… к Царьграду… к царю и великие почести воздал ему, говорят, тот царь, при котором он приходил». Словом, отношения Руси и Византии начинались как дружелюбные. Однако позднее русские князья Аскольд, Олег, Игорь совершили жестокие военные походы на Царьград. Первый из них был предпринят в 860 году.[231] В историографии сложилась весьма давняя традиция своего рода восхищения этими русскими атаками на Византию. При этом как-то совершенно отбрасывается в сторону то обстоятельство, что походы эти имели характер агрессии;ведь Византия никогда не нападала на Русь. И лишь в последнее время начинает складываться мнение, что эти походы предпринимались под давлением хазар, которые, не имея флота, заставляли подвластную им Русь на тысячах ее ладей[232] воевать на Черном море против враждебной Хазарскому каганату Византии и на Каспийском – против мусульманских городов Закавказья.
В известной «беседе» византийского патриарха Фотия, который в 860 году говорил о жестоком нападении Руси на Константинополь, русские названы народом «рабствующим», что, по мнению М.В. Левченко, означало «намек на уплату дани хазарам».[233] Но еще более существен тот факт, что сразу же после похода Византия отправила знаменитое посольство Кирилла и Мефодия не на Русь, а в Хазарию; византийцы, очевидно, понимали, что поход русского флота был направлен на Константинополь оттуда.[234]
Далее, об одном из походов Олега в уже не раз упомянутом письме хазарского каганбека прямо сообщается, что разбитому войском хазар Олегу было приказано: «…Иди на Романа (византийский император. – В.К.) и воюй с ним…» И пошел тот против воли и воевал против Кустантины (Константинополя. – В.К.) на море четыре месяца».[235]
Наконец, как утверждал М.И. Артамонов, «вполне вероятно, что поход Руси на Константинополь в 941 г. был организован с ведома и при сочувствии хазар»,[236] правда, здесь явно слишком «мягкая» формулировка («сочувствие»). По основательному мнению С.А. Плетневой, еще в IX веке «самые неприязненные отношения… установились у Хазарии с Византией».[237]
Что же касается отношений Руси и Византии, они приобретают самый дружелюбный характер со времени княжения Ольги, которая прибыла с посольством в Царьград, захватив с собой, по-видимому, и юного Святослава; он путешествовал инкогнито, как некий «близкий родственник» (в византийском обозначении – «анепсий»).[238] Небеспочвенно и мнение, что Ольга пыталась женить Святослава на дочери императора Константина; это в искаженном виде отразила «Повесть временных лет», где рассказано о невероятном намерении женатого императора вступить в брак с самой Ольгой.[239]
Тесный союз с Византией был, в частности, вызван необходимостью противостоять Хазарскому каганату. И нужно прямо сказать, что продолжающиеся до сего времени попытки истолкования «Слова о законе и Благодати» Илариона как некоего выступления против Византии не выдерживают проверки историческими фактами. В частности, явно неубедительно давнее стремление как-то связать «Слово» Илариона с походом сына Ярослава Мудрого Владимира в Царьград в 1043 году.
Польский византолог и русист А.В. Поппэ с предельной убедительностью доказал, что всерусские походы второй половины X–XI веков в византийские владения были совершены по просьбе тех или иных властителей самой Византии(поход Святослава в 968 году – по просьбе посла Калокира, а через него – самого императора Никифора II Фоки; поход Владимира в 988–989 годах – по личной просьбе императора Василия II; поход Сфенга, которого называли братом Владимира, в 1016 году – по просьбе того же Василия II и т. д.).
Другой вопрос – что по мере развития событий (как, например, в случае со Святославом) обстановка могла осложниться и русские войска вступали в конфликт с пригласившей их Византией. Однако заранее целенаправленных действий против Царьграда Русь, начиная со времени Ольги, не предпринимала. И это вполне понятно: ведь Византия никогда ничем не угрожала Руси (уже хотя бы потому, что границы ее собственной территории проходили за тысячу километров от Киева) и была, так сказать, необходимой для Руси и в экономическом, и в культурном отношении.
Все это, повторяю, хорошо раскрыто в ряде работ А.В. Поппэ – прежде всего в его книге «Государство и церковь на Руси в XI веке»,[240] а также в изданных у нас статьях «Русские митрополии Константинопольской патриархии в XI столетии»[241] и «О причине похода Владимира Святославича на Корсунь 988–989 гг.».[242]
Трудно сомневаться в том, что поход Владимира Ярославича в 1043 году был вызван теми или иными деятелями самой Византии. А.В. Поппэ полагает, что русское войско пригласил в 1043 году претендент на византийский престол полководец Георгий Маниак. Г.Г. Литаврин подверг этот вывод весьма основательным сомнениям и обратил внимание на другое, гораздо более существенное обстоятельство.[243] Дело в том, что с 1028 года византийской императрицей была двоюродная сестра Ярослава Мудрого Зоя (дочь императора Константина VIII, сестра которого Анна стала супругой Владимира Святого). У Зои была вообще нелегкая судьба, а в 1042 году она была свергнута и пострижена в монахини (ранее была пострижена и ее сестра Феодора), и только народные волнения заставили вернуть ее на престол. Затем она вышла замуж, и новый император Константин IX Мономах подвергал ее унижениям, в частности пытался заменить ее на троне своей любовницей Склиреной.
Г.Г. Литаврин пишет: «Вполне вероятно, что при русском дворе с некоторой тревогой и неудовольствием следили за развитием событий… Идея наследственности высшей власти пустила на Руси в это время гораздо более глубокие корни, чем в Византии (это ясно видно, между прочим, и в «Слове о законе и Благодати», возводящем власть «к старому Игорю». – В.К.).Последние представительницы Македонской династии, Зоя и Феодора, были связаны… узами родства с русским двором… Не могло не беспокоить русский двор и известие о смутах и унижающей скипетр империи неразберихе при дворе на Босфоре».[244] Не исключено, что Зоя, оказавшись в тяжком положении, в конце концов тайно обратилась за помощью к двоюродному брату, Ярославу Мудрому.
И поход Владимира Ярославича в Царьград не был направлен против Византии как таковой, а явился попыткой поддержать те или иные силы при византийском дворе. Как подчеркивает Г.Г. Литаврин, накануне 1043 года «постоянные дружеские связи Руси и Византии непрерывно углублялись и крепли… Мало того, в то самое время, когда русская рать отправлялась в поход… в Киеве византийские мастера трудились над украшением интерьера Св. Софии, а в столице империи пребывали во множестве русские купцы и воины, несшие здесь союзническую службу».[245]