Грех и святость русской истории
Шрифт:
Все знают, что лирическая поэзия воплощается, как правило, в речи от первоголица в единственномчисле – в речи от «я» (в ней употребляются также «меня», «мне», «мое» и т. д.). Между тем для глубоко лирической поэзии Тютчева типично, как это ни странно на первый взгляд, множественное число – речь от «мы» (и также «нас», «нами», «о нас», «наше» и т. д.). Количество приводимых мною далее «примеров» этой формы речи у Тютчева, возможно, покажется чрезмерным; но, во-первых, немногие цитаты могут быть поняты как некие случайные исключения, а во-вторых,
И мыплывем, пылающею бездной
Со всех сторон окружены…
Когда, что звали мысвоим,
Навек от нас ушло…
Но силу мыих чуем,
Их слышим благодать…
Что в существе разумном мызовем
Божественной стыдливостью страданья…
Как увядающее мило!
Какая прелесть в нем для нас…
Кто без тоски внимал из нас
Среди всемирного молчанья…
И тяготеющий над нами
Небесный свод приподняли…
И бездна намобнажена
С своими страхами и мглами…
Но, ах, не намего судили:
Мы в небе скоро устаем…
Она с небес слетает к нам—
Небесная к земным сынам…
Намне дано предугадать,
Как слово наше отзовется…
Та непонятная для нас
Истома смертного страданья…
Стоим мы смело пред Судьбою,
Не нам сорвать с неепокров…
Своей неразрешимой тайной
Обворожают насони…
Лишь в нашей призрачной свободе
Разлад мыс нею сознаем…
Как нас не угнетай разлука,
Но покоряемся мыей…
Чему бы жизнь насни учила,
Но сердце верит в чудеса…
Когда дряхлеющие силы
Намначинают изменять…
Две силы есть – две роковые силы,
Всю жизнь свою у них мыпод рукой…
Природа знать не знает о былом,
Ей чужды нашипризрачные годы…
Итак, строки из множества различных стихотворений ясно свидетельствуют, что поэт постоянно вливает свое «я» в «мы» – притом в стихотворениях сугубо лирических, даже «интимных», сокровенных… И притом перед нами только одно – открытое, прямое – воплощение этой его творческой воли. Как бы присоединить к себе всех и каждого можно и в иных грамматических формах. Так, обращение к «ты» и – еще более явно – к «вы», в сущности, подразумевает то же самое всеобщее «мы» (то есть «я» и «ты» – каждое, любое «ты», взятые совместно):
Ушло, как то уйдет всецело,
Чем тыи дышишь и живешь…
Каким бы строгим испытаньям
Выни
Над вамисветила молчат в тишине,
Под вамимогилы – молчат и оне…
То же значение имеет и глагольная форма, обращенная к «ты», хотя само это местоимение отсутствует:
Смотри,как облаком живым
Фонтан сияющий клубится…
И в стихотворении, о котором еще будет речь:
Молчи, скрывайсяи таи
И чувства и мечты свои…
Кстати сказать, подчас «ты» явно, открыто переходит у Тютчева в «мы»:
И рад ли ты,или не рад,
Что нужды ей? Вперед, вперед!
Знакомый звук намветр принес…
И тыушел, куда мывсе идем…
Прямо-таки поразительно, что Тютчев иногда уклоняется от формы «я» даже и в своей любовной лирике, где, казалось бы, просто неуместно «мы»! Вот строки стихотворений из «денисьевского цикла»:
О как убийственно мылюбим…
Нежней мылюбим и суеверней…
Все это не могло быть чем-то случайным и несущественным. Правда, едва ли есть основания полагать, что Тютчев сознательно и целенаправленно «заменял» естественное для интимной лирики «я» на «мы» и другие имеющие аналогичное значение формы.
Здесь действовал не рассудок, а стихийная творческая воля, стремящаяся воплотить «я» в органическом единстве с «мировым целым», со всем «древом человечества высоким». Нередко эта воля открыто, обнаженно воплощалась в самой грамматической форме, но она, конечно же, воплощена и в тех стихотворениях, где речь от «мы» (и иные аналогичные формы) отсутствует.
И тщательный анализ таких стихотворений способен это раскрыть, хотя указанная творческая воля запечатлелась в них не столь наглядно и неоспоримо.
Словом, приведенные мною строки, в которых вместо законного, казалось бы, «я» выступает «мы», следует воспринимать как своего рода ключ к тютчевской поэзии, позволяющий открыть ее особенный закон, ее безусловную соборность.
В поэзии Тютчева вольно самораскрывается утонченная, развитая до предела личность, но в то же время дверь этой поэзии как бы настежь отворена всем, каждому, готовому свободно влить свое сокровенное «я» в соборный хор.
Обратимся в заключение к тютчевскому стихотворению, начинающемуся общеизвестной строфой:
Молчи, скрывайся и таи
И чувства и мечты свои —
Пускай в душевной глубине
Встают и заходят оне
Безмолвно, как звезды в ночи, —
Любуйся ими – и молчи…
Как уже говорилось, в этом стихотворении обычно усматривают утверждение фатальной замкнутости и изолированности человеческой личности. Однако почему же любой вдумчивый читатель Тютчева с таким упоением принимает это стихотворение? Дело, очевидно, в том, что в целостном контексте тютчевской поэзии оно предстает вовсе не как символ разобщенности людей; его смысл, напротив, в утверждении высшего, благороднейшего человеческого единения.