Грехи ангелов
Шрифт:
Он заметил ее почти сразу, едва войдя в дверь и увидев, как она спускается по лестнице. Она была единственной скромно одетой девушкой в театре, не демонстрировавшей окружающим мужчинам все свои прелести, которыми щедро одарила ее природа. Впрочем, она в этом и не нуждалась. Он хорошо помнил, как от одного взгляда на нее, от одной ее улыбки его бросило в жар. Даже теперь от одного этого воспоминания его сердце начинало колотиться.
С вечеринки, устроенной после спектакля, они ушли вместе. Он бережно держал ее за руку. Другой рукой он прижимал к себе бутылку вина, которую вынес под пальто. Когда им наконец удалось поймать такси, Люси так закоченела, что ему пришлось отогревать
Ричард налил из чайника полную эмалированную кружку кипятка и, не сходя с места, принялся за кофе. Конечно, с тех пор многое переменилось, однако они по-прежнему любили друг друга. В себе он был уверен абсолютно. Ни для какой другой женщины места в его сердце не было. Люси была для него единственной желанной.
Ричард прислонился к низенькому кухонному шкафу и уставился на стену, обклеенную дешевыми обоями, которые остались еще от прежних хозяев. Рисунок на обоях изображал ряды помидоров, перемежающихся с кукурузными початками и румяными яблоками. Последние больше напоминали те же помидоры… Он неохотно подумал о том, что пора бы наконец содрать эти дурацкие обои и вместо них наклеить что-то более симпатичное. Потом его взгляд скользнул в комнату и уперся в пишущую машинку. Словно сомнамбула, он двинулся прямо к ней и, устроившись в своем старом скрипучем кресле с ободранной обивкой, принялся ритмично печатать.
Макс продолжал разглагольствовать, и Джемми почувствовал, что изрядно утомился.
Спор о судьбе одной из песен мюзикла до сих пор не закончился. Разговор вертелся вокруг того, сколько строк и откуда нужно выбросить. Гордон и Джой, либреттисты, стояли за то, чтобы текст вообще не трогать. Альдо склонялся к тому, чтобы все-таки кое-какие строчки сократить, Макс решительно настаивал, что песню надо выбросить совсем. Ну а Джеки — Джеки просто ушла звонить по телефону, и ее кресло уже давно пустовало. Когда она наконец вернулась на свое место, Джемми сделал вид, что поглощен своими записями, а также речью Макса, из которой словно боялся пропустить хотя бы одно слово.
— Одна и та же мысль повторяется снова и снова! — говорил Макс.
— Зато публика наверняка прочувствует идею спектакля о жизни Мэрилин, — начал Джой. — Это очень важно…
— Не думаю, что эта идея состоит в том, чтобы публика взбесилась от скуки.
— Бог с тобой, Макс! Это замечательная песня!
Джемми закрыл глаза. Он до сих пор не мог привыкнуть к этим бесконечным пререканиям и, на его взгляд, переливанию из пустого в порожнее. И при этом еще поминалось имя Божье. Наверное, они и сами не ведали, что говорят. Если бы Господь действительно снизошел до того, чтобы прислушаться к тому, о чем они толкуют, то, пожалуй, смахнул бы их с лица земли, как пыль.
Джемми уткнулся в блокнот, который держал в руках, чтобы записывать то, о чем шла речь на совещании. Должен же он постигнуть все эти театральные премудрости!.. Между тем на страничке его блокнота не было ни одной записи — только аккуратные загогулины, плотно заполнявшие лист за листом, причем Джемми старался, чтобы каждая следующая загогулина была чуть меньше предыдущей…
Таким образом, постижение тонкостей постановочного процесса ему не очень-то давалось. Впрочем, ни у кого не было ни времени, ни терпения возиться с Джемми. В основном его гоняли по разным мелким надобностям: принести кофе, дозвониться до нужного человека или сбегать за оставленным в машине сценарием. Остальное же время он бесполезно просиживал на планерках, не в состоянии предложить хоть что-нибудь ценное.
И дело не в том, что прежде он почти ничего не слышал о легендарной Мэрилин. Даже когда он прочел ее биографию, он все еще не мог понять, из-за чего весь сыр-бор, о какой такой потере все толкуют. Ну очаровательная, привлекательная женщина… Что с того, что, будучи эмоционально неуравновешенной, она погубила себя наркотиками?..
И прочитанная книга, и сама эта женщина произвели на него гнетущее впечатление. Ну а постоянные ссылки на разного рода причины, приведшие к трагедии: духовное разложение, потворство страстям, тщеславие и секс — все это мало что объясняло… Кстати, секс во всей этой истории был каким-то неприглядным и бессмысленным…
Секс — это слово преследовало его.
Джемми вспомнил о своих причудливых фантазиях, не дававших ему покоя вчера, в ночной тиши его комнаты. Джеки явилась перед ним обнаженная, она улыбалась, манила, влекла… Его грезы были так явственны, что он, казалось, физически ощущал, как касается губами ее губ, лица, шеи и горячих грудей. Что и говорить, он не смог удержать свою руку, которая привела его к бурному оргазму. Однако даже обессиленный и опустошенный, он все еще страстно желал ее.
Должно быть, отец перевернулся в могиле.
Когда Джемми исполнилось семнадцать лет, старик растолковал ему, что теперь в соответствии с католической верой он достиг возраста, в котором человек становится совершеннолетним, то есть способным отвечать за свои поступки целиком и полностью, в том числе и за то, если совершит смертный грех. После той проникновенной беседы с отцом Джемми годами приходил в ужас от одной мысли о смертных грехах. Смертных — значит, таких, которые «убивают» саму душу, лишая ее святой непорочности, а потому в случае, если таковое осквернение произойдет, необходимо как можно скорее бежать к священнику и исповедаться, не дожидаясь Божьего суда.
Джемми вспоминал буквальные слова отца, которые тот годами вбивал ему в голову: «Человек, осквернивший свою душу смертным грехом, будет вечно корчиться в геенне огненной…» Теперь-то он, Джемми, наверняка будет проклят.
В коридоре раздались чьи-то голоса, и Джемми оторвался от своих мыслей. Дверь приоткрылась, и Джеки оглянулась на шум.
— Прошу прощения… — проговорила она, выходя.
Проводив ее взглядом, Джемми подумал, что смотреть на нее и не впасть в соблазн просто невозможно. Как бы презрительно ни относился к этому его отец. Кроме того, то, что он чувствовал по отношению к Джеки, не было похоже на его чувства к другим женщинам. Кстати, теперь, когда работа над спектаклем шла полным ходом, женщин вокруг было предостаточно. Его влечение к Джеки казалось ему простым и естественным, и он ничего не мог с этим поделать, даже если бы и захотел.
— В данном случае, — услышал он ворчливый голос Макса, — я вовсе не обсуждаю качество песни как таковое. Независимо от того глубокого смысла, который в ней, возможно, и содержится, она вторична и расплывчата. — Макс раздраженно вздохнул. — Не говоря уж о том, что она ужасно длинная.
— Ладно, давайте на этом остановимся, — спокойно сказала Джеки, успевшая к этому моменту вернуться из коридора. — Мне бы хотелось, чтобы вы оба, — продолжала она, обращаясь к Джою и Гордону, — еще раз вернулись к этой песне и раскинули мозгами, можно ли все-таки как-то ужать ее без искажения смысла. — Потом она повернулась к Максу. — Я против больших сокращений, — твердо сказала она. — В этом нет нужды.