Грехи девственницы
Шрифт:
Дверь отворилась. В спальню спешил Кентербери с тазом горячей воды и стопкой аккуратно сложенных бинтов. Он на мгновение замер при виде крови, а потом начал зажигать остальные свечи. При этом его руки заметно дрожали.
— Что я могу сделать?
Только не упасть в обморок, добавив Гейбриелу хлопот.
— Положите бинты рядом со мной, а потом принесите полотенца.
Кентербери повиновался.
Пальцы Гейбриела замерли лишь на мгновение, прежде чем развязать ленты сорочки и осторожно разрезать тонкую ткань.
Его взгляд слегка задержался на восхитительно округлых
Она все еще кровоточила, однако, как и предсказывала Мадлен, оказалась, слава Богу, не смертельной. И тем не менее рану необходимо было зашить.
— Я пошлю за доктором.
— Нет. Вы сказали, что и раньше имели дело с подобными ранениями. Сможете мне помочь?
— Смогу. — За годы службы в полиции Гейбриелу не раз приходилось зашивать свои собственные раны и раны своих товарищей.
Но потом Мадлен задрожала, попытавшись сделать вид, что просто укладывается поудобнее, и сердце Гейбриела сжалось. В глазах у него потемнело при мысли о том, что ему придется снова и снова вонзать иглу в нежную кожу Мадлен. Нет, он не мог. Только не она.
— И все же я пошлю за доктором.
Мадлен схватила Гейбриела за руку, и от этого прикосновения рукав его рубашки тут же стал влажным от крови.
— Доктор все испортит. Пожалуйста, сделайте все сами.
Дьявол! Он просто обязан ей помочь. Хотя бы потому, что не смог должным образом ее защитить. Гейбриел сглотнул, пытаясь справиться с приступом тошноты. Он снял с рук Мадлен окровавленные перчатки и вымыл ей ладони.
На пороге вновь возник Кентербери. На этот раз со стопкой чистых полотенец в руках.
— Мне нужна иголка с ниткой. И бренди, если есть. — Гейбриел посмотрел на Мадлен в надежде, что она откажется от своей безумной просьбы, но та лишь кивнула в ответ.
Кентербери принес все, что просили, и поспешил прочь. Гейбриел же снял жилет и закатал рукава рубашки.
— Видите? Вы намного приятнее любого доктора.
Гейбриел проследил за взглядом Мадлен, но играющая на ее губах соблазнительная полуулыбка не смогла замаскировать плескающегося в глазах страха. Молодой человек подоткнул под спину Мадлен полотенца и слишком долго расправлял их.
Он выдохнул сквозь стиснутые зубы. Пора с этим покончить. Гейбриел опустил полотенце в горячую воду и хорошенько отжал его.
— Мне очень жаль, что так вышло.
Мадлен закрыла глаза.
— Мне тоже.
Гейбриел постарался как можно тщательнее очистить рану от крови, а потом взял с прикроватного столика хрустальный графин и вылил на рану немного бренди.
Сдавленный крик Мадлен эхом отозвался в сердце Гейбриела, и он с трудом выдохнул. Теперь ему пришлось тщательно следить за тем, чтобы бушевавшая в груди ярость не повлияла на работу его рук, промывающих рану. Но с губ Мадлен сорвался стон.
Гейбриел быстро вытер остатки крови и прополоскал полотенце, отчего вода в фарфоровом тазу стала бурой. Огнестрельная рана в ноге научила его тому, что действовать нужно как можно быстрее. Он налил в бокал бренди.
— Вот, выпейте. Это поможет унять боль.
Мадлен покачала головой:
— Меня вырвет.
— Мадлен…
— Я вытерплю.
И все же, когда Гейбриел начал вдевать нить в иголку, его руки дрожали столь сильно, что ему пришлось остановиться, чтобы унять дрожь и успокоиться. Наверное, ему тоже стоило выпить немного.
Когда он склонился над Мадлен, она невольно дернулась от его прикосновения.
— Я солгала. Мне нужно как-то отвлечься. Поговорите со мной, Гейбриел. Пожалуйста.
Мадлен искренне надеялась, что выглядит лучше Гейбриела. Возможно, все же стоило позволить ему позвать доктора.
Но тогда ей пришлось бы отвечать на многочисленные вопросы. А чувство вины слишком ценно, чтобы растрачивать его по пустякам.
— О чем вы хотите поговорить? — спросил Гейбриел.
— Откуда вы? — Начинать с самого простого. Это было первым правилом ведения допроса. Пусть думает, что это просто пустая болтовня. Просто удивительно, сколько всего могут наговорить мужчины, прежде чем поймут, что увязли слишком глубоко.
— Из Лондона.
Мадлен поморщилась, когда игла вонзилась в ее плоть, и мышцы на подбородке Гейбриела заметно напряглись.
— Из Чипсайда, — добавил Гейбриел, вытягивая нить. — Моя мать дает уроки хороших манер дочерям богатых торговцев.
Мадлен сосредоточилась на движении губ Гейбриела, чтобы хоть как-то отвлечься от прорезающей ее плоть нитки.
— Она и вас обучила манерам?
Складки на лбу Гейбриела немного разгладились.
— Обучала. Только вот я не усваивал уроков.
— Ей нравится… — Мадлен прикрыла глаза, когда на ее рану лег очередной стежок, — …эта работа?
— Наверное. А что ей еще остается? У нее слишком благородное происхождение, чтобы заниматься торговлей. И все же у нее нет связей, которые могли бы помочь.
Мадлен представляла, как это трудно. Должно быть, мысль о том, что ее соблазнили, а потом бросили за ненадобностью, съедала мать Гейбриела изнутри. И каково это, растить детей мужчины, который ее предал?
Мадлен не собиралась иметь детей. Да и какой ребенок захочет иметь такую мать, как она?
— А ваш отец? — спросила она.
— К счастью, он исчез еще до моего рождения.
Два новых стежка лишили Мадлен способности говорить. А возглас смущения был искренним.
— Он умер?
Гейбриел заработал быстрее, а его голос зазвучал хрипло:
— Он не был… женат на моей матери. Соблазнил ее, а потом отказался поступить, как подобает джентльмену.
Для изысканно изъясняющегося человека Гейбриел как-то очень неловко подбирал слова. Очевидно, он нечасто рассказывал историю своей жизни кому бы то ни было. Мадлен давно уже поняла, что если человек рассказывает о чем-то не в первый раз, слова срываются с его губ легко и непринужденно, так как ему не нужно их подыскивать. Чем эмоциональнее рассказ, тем лучше запоминаются однажды составленные фразы. Как у того лейтенанта из Коруны, которому оторвало ногу пушечным ядром. Он весьма цветисто описывал Мадлен грохот орудия, когда посчитал ее проституткой из таверны. Точно такие же слова слышала она и потом, когда он умолял о пощаде, прежде чем быть повешенным за торговлю секретами.