Грехи матери

Стил Даниэла

Он знал, что мать сразу разгадала бы подобные намерения, и всё же он удивился новости о том, что Оливия завела роман. Он думал, что для нее нет ничего важнее работы, и в какой-то степени даже обрадовался, что это не так и что его мать прежде всего человек. Их отец умер почти пятнадцать лет назад – тяжело долго выносить одиночество.

– Это серьезно?

– Конечно, серьезно. Он женат. Роман с женатым мужчиной – дело серьезное. Тем более если он длится десять лет. Представь, если пресса до этого докопается!

– Пресса не будет интересоваться, с кем спит

мама, – рассудительно заметил Джон. – В бизнес-приложении к «Нью-Йорк таймс» не помещают отчеты о романах. Она имеет право поступать так, как хочет. Она имеет право на счастье, Филипп. Она страшно много несет на своих плечах. После смерти папы некому было ее поддерживать. Он ей много помогал, а теперь она совсем одна.

– Не болтай ерунду, у нее есть мы, – с пафосом возразил Филипп.

– Не совсем так. Мы у нее работаем, но мы ее не поддерживаем. Когда возникают критические ситуации, они бьют по ней, она сама с ними разбирается. Ты с ней крепко сцепился из-за этого?

Джон подозревал, что именно так и произошло, и ему было жаль мать. Филипп всегда относился к ней весьма критически, как и Кассандра. Они так и не простили ей прошлых ошибок, и Филипп использовал эту ситуацию для подтверждения всех своих прежних теорий о том, какая она плохая.

– Да, крепко, – признал Филипп без сожаления.

– Ты в самом деле обвинил ее в изменах папе? Роман, который она завела через несколько лет после его смерти, вряд ли является подтверждением ее непостоянства в браке.

Джон был явно огорчен. Их мать не заслуживала порки за тайный роман, который очень тщательно оберегала от огласки, доказательством чего был факт, что никто из детей о нем не знал.

– Да, я действительно обвинил ее в этом. Она лишена моральных устоев, и это бросает тень на всё.

– Это смешно, – раздраженно возразил Джон. – Ну что аморального в романе двух людей, которым уже под семьдесят? И что из того, что он женат? Это для них неудачное обстоятельство, но оно не имеет никакого отношения к ее жизни с папой. Они были помешаны друг на друге, и она безумно его любила. Мы всегда это знали. И если теперь в ее жизни кто-то есть, я за нее рад. Никому не хочется умирать в одиночестве.

– Но не в объятиях же чужого мужа! Она должна это понимать.

Филипп предъявлял к ней более высокие требования, чем Джон.

– Но она же человек, черт побери! Она прекрасно выглядит, моложе своего возраста. Почему нет? Почему ей не иметь немного радости в жизни, немного любви? А он явно не намерен бросать свою жену, раз этот роман длится уже десять лет, а он до сих пор не развелся.

Джон придерживался здравой, гуманной точки зрения, но Филипп ее не разделял.

– Ты говоришь, как она, – возмутился он. – Что с вами всеми случилось? Неужели никто в этой семье не придерживается никаких норм? Ты, наверное, считаешь, что нашей бабушке следует в ее доме престарелых на Лонг-Айленде спать с мужиками, чтобы не пришлось умирать в одиночестве?

Он был в ярости на Джона за то, что тот не присоединился к его крестовому походу за нравственность.

– Оставь это, –

устало сказал Джон, которого звонок брата вырвал из сна. – Это ее жизнь, а не наша. Каждый устраивает ее так, как ему кажется лучше. Мама имеет право ошибаться, если это вообще ошибка, в чем я не уверен. Я знаю только, что это не наше дело. Пока она не создает сложности нам или себе и не занимается любовью на полу своего кабинета с открытой дверью или на совещании совета директоров, мне не надо об этом знать. И тебе тоже. Ты случайно наткнулся – открыл дверь и увидел что-то, чего не должен был видеть. К нам это отношения не имеет. К папе тоже. Теперь закрой дверь и забудь об этом. Ты только доставишь всем ненужное беспокойство, если создашь из этого большую проблему.

– Насколько я понимаю, ты унаследовал ее мораль, точнее, отсутствие оной, – холодно заметил Филипп.

– Мы не вправе судить о ее морали или решать, с кем ей следует заводить романы и следует ли вообще заводить. К тому же она ведь не навязывает нам Питера. Я уважаю маму за то, что она не распространяется об этом. И еще думаю, что тебе надо от нее отстать. Вам обоим это только доставит напрасные огорчения. Найди себе другой предмет для нападок. А я продолжу спать. Уже почти два часа ночи. В воскресенье я буду дома, но не рассчитывай, что стану тебе подпевать. И если у нее в семьдесят лет страстный роман, то она молодец! – с чувством произнес Джон.

– Ну и дураки вы оба! – сказал Филипп, закончив на этом разговор. Он полагал, что брат разделит его мнение и его возмущение, и никак не ожидал, что Джон поддержит мать.

Лежа в кровати в парижском «Ритце», Джон думал о том, что узнал, и улыбался. Он любил Питера Уильямса и любил мать, а ведь Питер, черт побери, делал ее счастливой. Джон повернулся и обнял жену. Из уважения к матери он не станет ничего говорить Саре, он и без того знал, что жена с ним согласится. Он считал, что Филипп глубоко ошибается, как и во многих других случаях.

Глава 13

Питер приехал в Бедфорд лишь в половине девятого. Движение было затруднено: пятница, и люди уезжали из города на выходные. Оливия приготовила холодное мясо и салат и остудила бутылку вина. Войдя, он обнял ее и поцеловал.

– Ну и денек! – сказал он с озабоченным, усталым видом. Он всё еще был расстроен неожиданным появлением Филиппа и его атакой на мать. – Извини, милая. Как ты себя чувствуешь?

– В настоящее время прекрасно! – ответила она, наливая ему в бокал вина.

Они расположились на веранде с видом на ухоженный сад. У Оливии был симпатичный дом, не маленький, но и не слишком большой. Она в него переехала после смерти Джо, когда все дети выросли, а Мэрибел переселилась в дом престарелых. Оливии в нем было удобно, он был изысканно оформлен антиквариатом и картинами, которые они с Джо годами коллекционировали. Ей он подходил, Питер тоже чувствовал себя здесь комфортно: дом был гостеприимным и теплым, как и его хозяйка. Его собственный дом теперь имел мрачный вид места, где люди давно несчастливы и ничем не связаны.