Грехи отцов наших
Шрифт:
Я развернулся, чтобы получше разглядеть продавца. Лет двадцать шесть, может, тридцать. Эдакий ладный молодец, подчеркнуто аккуратно одетый, в спортивных фланелевых штанах и голубом свитере тонкой вязки. Стрижка по последней моде, с небольшими бачками — не ниже мочки ушей; над губой аккуратные усики. В общем, приятный такой.
— Видите ли, часы меня не интересуют, — разочаровал я его. — Но мне хотелось бы поболтать с кем-нибудь, кто знал одного парня, который тут раньше работал.
— А, так вы о Ричи! Значит, вы из
— Вы хорошо его знали?
— Да почти не знал вовсе, честно говоря. Я ведь здесь со Дня благодарения; раньше подвизался на аукционах, тут недалеко, в галерее за углом, но там было слишком беспокойно, не по моему характеру.
— А сам Ричи долго здесь работал?
— Толком не знаю; об этом лучше спросить мистера Бергаша, он сейчас у себя в офисе. Нас совсем замучили с тех пор, как это произошло. Я, например, все еще не могу поверить, что Ричи мог пойти на убийство.
— В день, когда произошло преступление, вы были здесь, в салоне?
Он кивнул.
— Да, видел Ричи в четверг утром, а днем босс велел мне сопровождать комплект совершенно омерзительной дачной мебели, заказанной для не менее омерзительного загородного дома в Суоссете. Это на Лонг-Айленде.
— Я знаю.
— Но зато яне знал. Все эти годы мне удалось прожить в приятном неведении о том, что на свете существует милое местечко под названием Суоссет. — Вспомнив, вероятно, что тема разговора у нас весьма печальна, он посерьезнел. — Я вернулся из этой дыры в пять вечера и помог закрыть магазин. Ричи уже не было, он в тот день ушел рано. И к этому времени все уже случилось, да?
— Убийство произошло около четырех.
— Как раз когда я выбирался из пробки на автостраде! — Парень театрально возвел глаза к потолку. — Я и понятия не имел о трагедии, пока вечером случайно не услышал по радио одиннадцатичасовые новости. Но даже тогда не мог поверить, что речь идет о нашемРичарде Вэндерполе. А потом они упомянули название фирмы, и… — Он вздохнул и развел руками. — В жизни иногда случаются такие вещи…
— Каким он был?
— По сути, я не успел хорошо его узнать. Ну, Ричи был приятным парнем, обходительным, старался всем угодить, никого не обидеть. По-моему, он ни бельмеса не смыслил в антиквариате, но у него было отменное чутье. Надеюсь, вы понимаете, о чем я говорю.
— Скажите, вам было известно, что он живет в одной квартире с девушкой?
— Помилуйте, откуда же мне знать такие подробности!
— Он мог упомянуть об этом в разговоре.
— Нет, ни о чем таком он не говорил. Почему вы об этом спрашиваете?
— А вас бы не удивило, если бы вы узнали, что он живет вдвоем с девушкой?
— Не имею представления, я как-то об этом не задумывался.
— Хорошо, будем называть вещи своими именами. Он был гомосексуалистом?
— Господи, мне-тооткуда знать?
Я подошел к нему вплотную, заставив его попятиться к стене, и сквозь зубы процедил:
— Кончай треп, парень!
— Простите, я не понял…
— Был Ричи голубым?
— Я с этой точки зрения на него не смотрел, с мужчинами никогда не видел и не замечал, чтобы он с кем-нибудь заигрывал.
— Считал ты его голубым?
— Ну… я это предполагал… Да, черт меня побери, он определенно смахивал на голубого!
Бергаша я нашел в кабинете. Это был маленький человечек с испещренным морщинами высоким лбом и густыми усами; на щеках отливала синевой щетина по меньшей мере двухдневной давности. Он не замедлил сообщить, что сыт по горло визитами газетчиков и легавых, отрывающих занятого человека от дел, однако я проявил настойчивость и уверил, что отниму у него не больше десяти минут.
— У меня всего несколько вопросов, мистер Бергаш. Давайте вернемся к событиям четверга, когда произошло убийство. Вам не показалось, что в тот день Ричи вел себя как-то странно?
— Нет, не показалось, он был таким, как всегда.
— То есть не был возбужден, обеспокоен чем-нибудь?
— Нет.
— Но он ушел домой раньше времени.
— Это верно. После ланча почувствовал себя неважно. Тут за углом есть кафе с итальянской кухней, он съел там что-то чересчур острое, и это не пошло ему на пользу. Я всегда ему твердил, что есть надо привычную пищу, тем более что у Ричи был чрезвычайно восприимчивый желудок. Да разве он послушается? Постоянно пробовал что-нибудь экзотическое, эксперименты на себе ставил, а потом за это расплачивался.
— В котором часу он ушел?
— Точно сказать не могу. Вернулся с ланча, пожаловался на паршивое самочувствие, я и отпустил его домой. Какая уж тут работа, когда в животе черт-те что творится! Ричи уперся, ни за что не хотел уходить. Знаете, он был честолюбивым парнишкой, к делу относился серьезно. У него и раньше случались такого рода недомогания, но через час все проходило само собой. А в тот раз я видел, что ему лучше не становится, я велел ему не валять дурака и чуть ли не силком выставил за дверь. Когда же это было?.. Сейчас, дайте подумать… Да, где-то в три или в половине четвертого.
— Как долго он у вас проработал?
— Примерно полтора года. Появился тут в июле прошлого года.
— А в декабре переехал в квартиру Венди Хэннифорд. Вы случайно не знаете, где он обитал до этого?
— Когда я принял его в нашу фирму, он жил в общежитии Христианского союза молодежи на Тридцать третьей улице. Потом несколько раз менял квартиры, но я не интересовался новыми адресами. Однако на Бетьюн-стрит он и в самом деле перебрался в декабре, это я знаю наверняка.