Грехи отцов наших
Шрифт:
— Когда он об этом спросил, он говорил как нормальный? Я имею в виду — он вам казался вменяемым?
Мой вопрос поверг Топакьяна в раздумье. Сведя брови к переносице, он наконец молвил:
— Как вам сказать… Мне показалось, что он не был нормальным, а только хотел выглядетьнормальным… Да, могу утверждать, так оно и было.
— Ну хорошо. И о чем же он говорил?
— Ох, да не помню я точно! Если бы я знал, чем дело кончится… Я спросил, убил ли он Венди Хэннифорд. А он говорит: «Дайте
— «Не могла сделать это сама», — повторил я. — Так, значит? Очень интересно!
— По-моему, именно так и выразился. Тогда я спросил, помнит ли он, что зарезал девушку, но он решительно отверг свою причастность к убийству. Сказал, что у него случились колики в желудке, и я сначала подумал, что живот у него схватило в процессе нашего разговора, но потом все-таки решил, что это он говорил о дне убийства.
— Да, в тот день он сослался на несварение и пораньше ушел с работы.
— Выходит, о резях в животе он помнил хорошо. Так и сказал: живот разболелся, и он вернулся домой. А потом он зациклился на теме крови. «Она лежала в ванне, и все вокруг было в крови». Повторил это раз пять. Но, как я понимаю, девушку нашли на кровати, да?
— Да.
— Значит, не в ванне…
— Ванна тут ни при чем. Ее зарезали в собственной кровати — это и в отчете с места преступления написано, и патрульный, что ее обнаружил, уверен, что именно там ее и убили.
Он медленно покачал головой.
— Да, парень был явно не в своем уме, это точно. Твердил как заведенный, что она плавала в ванне в луже крови. Я несколько раз просил его ответить, является ли он убийцей, но он так ничего путного и не сказал. То говорил, что он не помнит этого, то бормотал, что она не могла сама сотворить с собой такое, а значит, это сделал он.
— Как я понял, он повторил это несколько раз?
— Да, раз пять или шесть.
— М-да, это интересно.
— Разве? — Топакьян вздрогнул и поежился, как от сквозняка. — Судя по всему, в тот момент он не врал. Я думаю, он действительно не мог вспомнить, убивал он эту девчонку или нет. У меня есть веские основания не сомневаться в его искренности, потому что… потому что он сознался кое в чем… гораздо худшем, а мог бы этого и не делать.
— В чем же таком страшном он вам сознался?
— В том, что переспал с ней.
— Вы считаете, что это хуже убийства?
— Вы не поняли. Он переспал с ней уже после.
— О Господи!
— Представляете? Сказал, что нашел ее в луже крови и вступил в половую связь.
— Вы помните, какие конкретно выражения он употреблял?
— Те еще выражения! Сказал, что трахнул ее.
— Уже после смерти?
— Вот именно!
— И этот факт он помнил хорошо? Не колебался в ответах?
— Нисколько. Сам я понятия не имею, были ли у него половые сношения до или после убийства. А вы что-нибудь об этом
— Может, вскрытие что-то и показало, но в отчете патологоанатома об этом нет ни слова. Кстати, я совершенно не уверен, можно ли даже при помощи вскрытия сказать с определенностью, состоялась ли связь «до того» или после, если разница во времени незначительна. А почему вы спросили?
— Не знаю… Просто он повторял: «Я ее трахнул, и она мертва». Понимаете? Будто на смерть девушки роковым образом повлияло то, что он с ней переспал.
— Однако он не смог сказать точно, что сам ее убил. Правда, он с легкостью мог все это и придумать, не так ли? Вот только одно настораживает: почему в таком случае он не стал выдумывать все остальное, почему признался в половой связи с жертвой, когда его об этом и не спрашивали? Так, давайте еще разок пройдемся по известным нам фактам. Вэндерпол признал, что вошел в квартиру и нашел Венди мертвой.
— Дословно я не помню, Скаддер, но что-то вроде этого. Он вошел, а она лежала в ванне. Да-да, именно так он и говорил. И знаете что? Он не уточнял, что она в это время была мертва, просто повторял, что нашел ее в ванне, полной крови.
— Скажите, а вы упоминали при нем об орудии убийства?
— Нет, только спросил вскользь, куда он его дел.
— Ну и что он ответил?
— Что не знает.
— А спросили ли вы, чем именно была убита Венди?
— Да нет, ни к чему было. Он же сам заявил: «Не знаю, что случилось с бритвой».
— Значит, он был уверен, что Венди зарезали бритвой?
— Конечно. У вас есть сомнения по этому поводу?
— Есть некоторые. Если Вэндерпол никак не мог припомнить, что держал в руках орудие, которым прикончил Венди, даже не признавал точно, что именно он ее убил, откуда же ему было известно, что она была зарезана бритвой?
— Ну, может, до него дошли слухи… А потом — девушка была с ног до головы изрезана, вот он и мог подумать о бритве.
— Да, конечно, мог.
Чтобы прийти в себя, мне понадобилось некоторое время прогуляться по окрестностям. В конце концов, обогнув жилой дом на Тридцать седьмой улице, я заглянул в небольшую кафешку — для снятия стресса. Не вижу в этом ничего предосудительного: выпивка прекрасно прочищает мозги и восстанавливает мыслительный процесс. По крайней мере у меня. Я прошел мимо столиков прямо к бару и устроился на высоком табурете, возле стойки. Заказал виски и начал расслабляться.
Парень рядом со мной, не скупясь в выражениях, рассказывал бармену, что устал корячиться, приобретая «кадиллаки» для ниггеров, состоящих на учете по безработице. А тот, бармен, вдруг разгорячился: «Разрази меня гром, утруждается он, видите ли! Да ты же торчишь тут по восемь часов в день! А налоги, что ты платишь, — смех да и только. Так что нечего болтать, приятель!»