Грехи отцов. Том 1
Шрифт:
— Привет, Скотт. — Я улыбнулся и пожал ему руку.
— Привет! — Он сжал мою руку и тоже улыбнулся, демонстрируя взаимное доверие и дружелюбие. — Ты что, спятил? Что за дурацкая затея вытащить меня сюда в час ночи, чтобы обсуждать Достопочтенного Беду?
— Ты что, миллионеров не знаешь? Они выдумывают все что угодно, лишь бы удовлетворить своим причудам, желтая пресса всегда пишет, что мы... Скажи, после того как ты расскажешь мне о монахе, сыграем с тобой в шахматы?
— Мне кажется, что монах
В библиотеке я подошел к бару и достал две бутылки кока-колы.
— Прекрасно, — сказал я, передавая Скотту его кока-колу и усаживаясь в кресло напротив него. — Расскажи мне точку зрения монаха на краткотечность нашей жизни и невежество человечества.
— Ну, в общем так, — протянул Скотт, предложил мне жевательную резинку, и мне пришло в голову, что мы, вероятно, забавно выглядим, живя здесь — в стране, о которой Беда никогда и не слыхивал, — жуя резинку и обсуждая о теории средневекового монаха спустя двенадцать веков после его смерти.
— Беда рассказывает историю, — сказал Скотт, продолжая жевать, — обращения в христианство одного из величайших королей Англии Эдвина Нортумберийского. Эдвин решил посоветоваться со своими помощниками, следует ли ему решиться принять христианство. Итак, они сидели в зале Уайтенгемот и пытались прийти к единому мнению. Это должно было быть величайшим решением, поскольку если Эдвин принимал христианство, то и остальные должны были принять его. Наконец, один из них произнес: «Почему бы нам не попробовать эту новую религию, что мы теряем? Мы же абсолютно невежественны. Человеческая жизнь напоминает полет маленькой пташки, когда она среди суровой зимы залетает в ярко освещенную залу, помедлит минуту в тепле и затем вылетает за дверь, обратно в ночь, в поисках своего конца». Или, проще говоря, нам не известно, откуда мы пришли и куда направляемся, и наша жизнь — как яркая вспышка света в кромешной тьме вечности.
Я попытался сконцентрироваться на самом главном.
— Итак, Эдвин принял христианство?
— Конечно. Они полагали, что любая религия, дающая возможность расширить свои познания, имеет право на существование.
— И что же случилось с Эдвином?
— Он был уничтожен своим заклятым врагом Кадуоллой, и англичане вновь стали язычниками.
— Так что это была напрасная трата времени.
— Мы не можем знать это наверняка. Конечно, были люди, которые вслед за Эдвином обратились в христианство и остались христианами несмотря на победу Кадуоллы. Не забывай, что в конце-то концов христианство победило.
— Вряд ли это послужило большим утешением для Эдвина.
— Почему ты так уверен в этом? Эдвин умер за идею, в которую он верил, за веру, которая, как он полагал, восторжествует.
— Но ведь это не помешало ему потерпеть полную неудачу!
— Смотря что ты называешь неудачей! Ты, вероятно, полагаешь, что смерть всегда означает неудачу?
Я тут же подумал о моем враге Дайне Слейд, погибшей за свою страну в Дюнкерке после удачно прожитой жизни.
— Не могу понять, Скотт, почему тебя тянет читать всю эту приводящую в уныние древнюю историю. Давай лучше сыграем в шахматы.
И мы сели играть. Через некоторое время я спросил:
— Ты действительно веришь, что жизнь — это всего лишь полет пташки в ярко освещенной комнате?
— А ты нет?
— Но тогда жизнь теряет смысл, не так ли?
— Жизнь бессмысленна, — сказал Скотт. — Именно поэтому мне интересно читать философов, которые пытаются найти в миру некий порядок.
— Зачем беспокоиться? Бог создал мир таким.
— А ты веришь в Бога, Корнелиус?
— Конечно. Как и все здравомыслящие люди. Для всего должна существовать некоторая точка отсчета, и этой точкой является Бог. — Я автоматически передвинул пешку. — Твой ход.
— Но это как раз и интересно, Корнелиус. Далеко не все здравомыслящие люди верят в Бога. Например, до возникновения буддизма у китайцев вообще отсутствовало понятие Бога. Другими словами, четверть всего человечества веками жила и умирала, не испытывая необходимости верить в некое сверхъестественное существо.
— Китайцы всегда были со странностями. Это всем известно. — Я налил себе еще немного кока-колы. — Лично я не считаю, что жизнь так уж бессмысленна. Мне, наоборот, она кажется чрезмерно упорядоченной. Относительно своей жизни мне все известно. По воле случая я достаточно богат, и поэтому у меня есть моральные обязательства помочь как можно большему числу людей. Именно это я и пытаюсь сделать с помощью моего Художественного фонда и благотворительности.
— Справедливо.
— У меня замечательная семья, я люблю свою работу и веду прекрасный образ жизни. Я очень счастлив и удачлив.
— Это великолепно, — сказал Скотт, — но лично я считаю, что это напрасная трата времени, спрашивать себя, счастлив ли ты, так как очень немногие могут достаточно объективно оценить происходящее. Мне кажется, что основной вопрос, который надо задать себе, это не «насколько я замечательный?», а «стоило ли все это затраченных усилий?».
— Хорошо. — Я решил, что пришло время поменяться ролями. — Ты в течение многих лет вел аскетичный образ жизни, Скотт, — стоило ли это того?
Скотт засмеялся.
— Конечно! Я давно пришел к выводу, что меня не интересуют скоротечные удовольствия. Они не существенны. Я хочу постичь все достижения человеческого разума, чтобы на вопрос «Стоило ли все это затраченных усилий?» я мог бы уверенно сказать «Да». Мир существует только в твоем уме, поэтому, если ты отрицаешь разум, то таким образом ты отвергаешь мир, в котором тебе приходится жить.
— Все это романтическая чушь. Я далек от всего этого интеллектуального мусора. Твой ход.