Греховная невинность

Лонг Джулия

Одноглазый Уильям? Это шутка?

Ева промолчала.

– Я, пожалуй, переговорю с вашим кучером, если вы не против.

Она не ответила – голос отказывался ей служить, – и пастор отвернулся. Он направился к карете, и звук его шагов заставил Еву необычайно остро ощутить свое поражение.

– Преподобный Силвейн…

Он остановился, оглянулся, вопросительно приподняв брови. Самый верный способ обрести новые силы – пустить в ход чары, которые делают вас сильной.

– Мне следует извиниться перед вами. Боюсь, ваше внезапное

появление испугало меня, заставив забыть о вежливости. Вдобавок… я никогда прежде не встречала особ духовного звания. Воображаю, какую важную роль вы играете в жизни города. Должно быть, это захватывающе интересно. Умоляю, расскажите, как люди становятся священниками.

Возможно, Ева лучше всякой любой женщины в Англии знала, как овладеть бастионом мужчины, будь то глава министерства внутренних дел, сам английский король или угольщик. Лесть, приправленная кокетством и пикантными намеками, вот и весь рецепт.

Она пришла в изумление, когда преподобный Силвейн, не клюнув на наживку, мгновенно насторожился. Это выглядело едва ли не комично.

– Один из лучших способов получить приход, насколько мне известно, – состоять в родстве с владельцем земель, – коротко ответил он с ноткой иронии в голосе.

И ничего к этому не добавил.

– Должен ли пастор обладать безупречным нравом? Быть полностью… безгрешным? – Сложив руки на груди, Ева вскинула на преподобного цепкий взгляд из-под длинных ресниц, как стрелок, намечающий цель.

Пастор посмотрел на ее скромно сплетенные пальцы, словно она сжимала в руке пистолет. Потом медленно поднял глаза к ее лицу.

Повисла долгая пауза.

– Полагаю, это зависит от того, как понимать слово «безгрешный».

Какая изощренная уклончивость! Да он настоящий виртуоз.

Синие глаза его потемнели, стали непроницаемыми, будто на окнах вдруг задернули шторы. Ее же глаза, оттененные густыми черными ресницами, сверкали изумрудным огнем, благодаря игре солнечного света и острому желанию очаровать этого мужчину.

– А у вас есть грехи, мистер Силвейн? – В голосе Евы явственно угадывалась надежда, что грехи есть, а игривый взгляд подсказывал, что она готова понять их и простить, возможно, даже назвать очаровательными, поскольку ее собственные слабости прелестно дополняют его изъяны.

Теперь пастор казался напряженным, как сжатый для удара кулак. Легкая морщинка обозначилась у него на лбу между бровями.

Увы, судя по выражению его лица, ко всем уловкам Евы он остался равнодушен. Приписать ему хотя бы малейшую заинтересованность не решилось бы и самое пылкое воображение.

– Ни одного, который показался бы вам любопытным, – тихо произнес он, покосившись в сторону дороги, где, по всей видимости, его ждали дела. Как будто… ему вдруг стало скучно.

Вот тебе и на! Ева на мгновение лишилась дара речи.

– Вы могли бы пройти пешком остаток пути по этому лугу, леди Уэррен. Здесь вполне безопасно, и одинокой женщине

ничто не угрожает. Но вы еще не слишком хорошо знаете местность, и, пожалуй, на первых порах не стоит совершать столь длинные прогулки. Может, вам удобнее будет подождать в карете, там намного теплее?

Ева понимала, когда следует признать поражение. Ее отвергли. Ей хотелось колотить кулаками воздух от ярости, но ее удержали гордость и… изумление.

– Заботитесь о безопасности своей паствы? – самым беззаботным тоном проговорила она. От пережитого унижения голос ее звучал чуть приглушенно.

Пастор вежливо улыбнулся.

– Охранять вас меня обязывает долг священника, но также и джентльмена.

«И снова эта холодная учтивая отстраненность», – с досадой подумала Ева.

– Прошу прощения, что испугал вас. Это вышло случайно.

Ева снова с ужасом почувствовала, как кровь бросилась ей в лицо, обжигая щеки.

– Со мной камеристка, – обронила она, пытаясь изо всех сил скрыть смущение. – И холод меня не пугает.

– Тогда, с вашего позволения, я вас покину. Посмотрю, не могу ли я чем-то помочь вашему кучеру.

Ева не потрудилась ответить, и пастор, отвесив галантный поклон, отвернулся. Стоя неподвижно, будто статуя, она наблюдала, как он здоровается с кучером и лакеем. Те радостно приветствовали его. Все трое негромко посовещались, сблизив головы. Взгляд Евы скользнул по напудренному парику лакея к всклокоченной голове коротышки кучера и задержался на светлой шевелюре священника. Завершив переговоры, мужчины занялись пострадавшей лошадью. Пока кучер ласково держал ее голову, мистер Силвейн нагнулся, приподнял блестящее копыто и внимательно осмотрел. Затем на глазах у ошеломленной Евы снял с шеи галстук и бережно, едва ли не нежно перевязал копыто под одобрительные возгласы слуг.

Махнув рукой на прощание, он быстро зашагал по дороге, несомненно, продолжая прерванный путь. Уже без галстука.

Ева проводила его взглядом.

Наконец послышалось шумное сопение Хенни, а потом показалась и она сама. Служанка взбиралась по склону. Саржевые юбки, приподнятые на несколько дюймов над землей, открывали толстые лодыжки, благопристойно обтянутые грубыми шерстяными чулками, которые сбились в гармошку от долгой ходьбы.

– Я стучалась в дверь, но никто не ответил, миледи.

Увидев лицо хозяйки, она выпустила юбки и застыла на месте. Глаза ее округлились. Потом подозрительно прищурились.

Покрутив могучей головой, Хенни заметила удаляющуюся темную фигуру и приложила ладонь козырьком ко лбу, вглядываясь в даль. Адам Силвейн, прямой, как солдат, легким размашистым шагом шел по дороге.

Женщины молча смотрели ему вслед. Смотрели так долго, что со стороны это могло показаться странным.

Он так ни разу и не оглянулся.

– Ну вот он, настоящий мужчина, – проговорила наконец Хенни, словно продолжая спор о преподобном.