Греховная связь
Шрифт:
Как только они оказались в зоопарке, она превратилась в обыкновенного ребенка.
— О, я с самого начала хотела сходить сюда, — со счастливым видом оглядывалась она по сторонам.
— А… — Он попытался придать своему голосу оттенок безразличия. — Когда же это было?
— А… — Словно эхо откликнулась она. — Месяцев шесть, а может больше.
— Целых полгода? — Он не чувствовал уверенности в том, что она говорит правду. Но уточнять не стал.
— Эй! — На глаза ей попался указатель. — Здесь, правда, есть панды?
— Сущая правда, — улыбнулся
— У меня полно времени.
— Отлично.
— А у вас-то есть?
Он взглянул в глубокие, задумчивые, немного настороженные глаза и с трудом сдержал непреоборимое желание взять да обнять ее от всей души.
— Да, есть. — Он подмигнул, как подросток, решивший прогулять школу. — У меня есть время. Все время мира.
29
Золотистые потоки солнечного света проникали сквозь жалюзи кабинета Меррея Бейлби, создавая теплую, сонливую атмосферу, нарушаемую только спокойным монотонным голосом.
— Думайте, Роберт. Пусть ваш ум плавает, свободно парит. Что вы видите? Что вокруг вас? Откуда это чувство счастья, которое вы не можете объяснить?
Плывет… свободно парит… в ночи, бархатной синей и черной ночи… звезды… конец дивного лета, лучшего лета в моей жизни… затем прикосновение руки…
И луна, и музыка, и ты!
Роберт резко остановил поезд своей памяти, и сознание отступило от того пути, которым вело его. Свободные ассоциации, так называет это Меррей. Просто позволить своим мыслям свободно парить и смотреть, что из этого выйдет. Но как может быть свободен человек, в оковах? Это так трудно, так неимоверно трудно. Но ничего важнее никогда не было.
— Это здесь — где-то здесь — голову даю на отсечение, Меррей, — настаивал он, постукивая себя по лбу.
— Вероятно, — соглашался Меррей. — Но мы никогда ничего не извлечем оттуда, если вы не научитесь расслабляться!
— Простите. — Роберт послушно вытянул свои длинные ноги на уютной черной кушетке и снова закрыл глаза. — Где мы были?
— Мы проводили сеанс свободного ассоциирования.
— Ах да — не очень успешно.
— О’кей, давайте вернемся. Вы снова виделись с девушкой довольно длительный период времени и при свете дня. Продолжаете ли вы считать, что она являет для вас образ другой девушки, давно погибшей?
— Да нет… — нехотя уступил Роберт. — У нее голова той же формы, те же светлые волосы.
— У множества юных девушек светлые волосы, Роберт.
— У нее тот же овал лица, — упорно стоял на своем Роберт. — По крайней мере, судя по фотографии в старой газете, которая у меня есть. Но вот что касается глаз — выражения, вернее, их формы в уголках — здесь разница И потом, она воспринимается как англичанка, это совсем другая девушка.
— А что вы чувствуете, находясь с ней?
Роберт задумался.
— В основном — смущение. И немного испуг…
— Что вас испугало?
— Она — чуть-чуть. Потому что есть в ней что-то такое, что я никак не могу раскусить…
— Постарайтесь
— Видите ли… в ней какая-то настороженность. Она все время начеку. Но и еще что-то. Злость? Она явно чем-то смущена. Первый вечер, когда я разговаривал с ней в кафе, она вдруг посреди нормального милого разговора разозлилась на меня, а потом ушла и не вернулась.
— Вы спрашивали ее, в чем дело?
— Да.
— Ну и?..
— Она наотрез отказалась говорить об этом.
— Девушка была сердитой вчера — когда вы возили ее в зоопарк?
— Да нет. Вовсе нет. Она была счастлива.
— Почему вы так считаете?
— Я тоже был счастлив. Да, счастлив!
Меррей сделал паузу. А затем задал вопрос, который готовился задать уже некоторое время.
— Вы чувствовали себя так, когда были с Алли Калдер? — Он спросил это как бы между прочим.
— Я никогда не был с…
Краска с лица лежащего на кушетке Роберта схлынула. Острый глаз Меррея ничего не упустил. Выражение лица пациента резко изменилось; все его существо явно почувствовало необычайное волнение.
— Как вы себя чувствуете сейчас? — продолжал он с мягкой настойчивостью.
— О… я счастлив… Так счастлив…
— Как счастливы?
— Черт побери, Меррей. — Восклицание Роберта было чем-то средним между стоном отчаяния и воплем негодования. — Вы же мужчина, в конце концов! Неужели я должен вам все это по полочкам раскладывать?
Потом они долго молчали. Роберт лежал на кушетке, как крестоносец на надгробье, совершенно неподвижно, закрыв лицо руками. И только дикое напряжение, о котором вопила каждая клеточка длинного, стройного тела, свидетельствовало о том, что это человек, а не мраморное изваяния.
— Вы знали эту девушку, Алли, — совершенно спокойно произнес наконец Меррей. — Ваше тело и ваши эмоции помнят то, что постарался забыть мозг. Вы знали ее и знали очень хорошо.
Подвергаемая пытке фигура на кушетке задвигалась, отняла руки от лица, но глаза оставались закрытыми.
— Не валяйте дурака, Меррей, что за шутки. Что вы говорите?
— Что я говорю? Что вы эмоционально были близки с ней… и, похоже, физически и сексуально также.
— Но этого не может быть… этого не могло быть…
Язвительно улыбаясь, Меррей вернул Роберту его слова:
— Вы же мужчина, в конце концов, Роберт. Неужели я должен вам все это по полочкам раскладывать?
Роберт был в полном шоке, лицо его побелело и напоминало слоновую кость.
— Но моя прихожанка — и такая юная…
— Как Эмма?
Спокойный вопрос Меррея окончательно вывел его из равновесия.
— Чтоооо?
Меррей склонился над ним.
— Это не дешевый трюк, Роберт, я говорю серьезно. Подумайте над этим. Вы мужчина, мужчина в расцвете лет. Воротничок и сутана скрывают сильное и здоровое тело. Вы не первый готовы потерять голову из-за смазливой молоденькой девочки — особенно если она одинока и, так это или не так, проявляет к вам интерес.