Гренадер
Шрифт:
– Я считаю, вы наказаны несправедливо, Иван Ильич, – просто сказал подполковник. – Уверен, пройдёт время и в случившемся разберутся. Вас вернут в ряды корпуса. Но пока, господин поручик, приказ есть приказ. Мы люди военные, приказы не обсуждаем, а исполняем.
На деле быть офицером связи при штабе дивизии оказалось самым нудным делом на свете. Пришлось сидеть весь день в кабинете и разбирать обильную переписку интендантств, запросы командиров тыловых служб, приказы и инструкции штаба округа и Москвы. Всё это необходимо было сортировать и доводить до сведения соответствующих должностных лиц. Запросы, заявки, отчёты – бумага, бумага, бумага…
Саблин
Бред.
Канцелярия разместилась в одном из ризалитов – боковом крыле Дома инвалидов. По счастью, здесь уже сидели два фельдфебеля, поднаторевшие в перекладывании бумаг и прекрасно справлявшиеся со своими обязанностями. С лёгким сердцем Саблин переложил всю тягомотину на подчинённых, а сам, поскучав недолго в своём углу, за начальственным столом, отправлялся на волю. Побродить по городским улицам или посидеть в ресторанчике, когда шёл проливной дождь. Куда угодно, лишь бы убежать, скрыться от тоски и горечи в сердце.
И всегда внимательно всматривался во всех встречных молодых женщин: не мелькнёт ли знакомая фигура, не покажется ли лицо, которое виделось ему теперь только по ночам во сне.
2
Скоро во всех злачных местах от Краковской площади до Рынка и прилегающих районов знали русского офицера, горько пьющего, но оставляющего щедрые чаевые. Вначале Иван посещал рестораны поприличнее, но оклад содержания поручика не столь велик, и в ход пошли кабаки попроще. Саблин брал водки, нехитрой закуски и быстро пьянел. А захмелев, либо плакал, либо дрался.
Плакал о потерянной своей любви, а дрался от злости и досады на судьбу.
На плачущего пьяными слезами поручика смотрели кто с брезгливой жалостью, кто с презрительной насмешкой, но вот когда дело доходило до кулаков, тут презрение исчезало – оппонентам русского офицера приходилось туго. Кабацким драчунам нечего было противопоставить отточенной боксёрской технике Саблина. Его левый хук и правый прямой, словно пушечные ядра, валили противников в глухой нокаут, под аккомпанемент звона битой посуды и треска ломающейся мебели. Не раз приходилось вмешиваться патрулям.
Но не было больше среди патрульных друга сердечного, рыцаря плаща и кинжала, подпоручика Станкевича, никто не прикрывал теперь Саблина от неприятностей, и те не заставили себя долго ждать. Подчинённого вызвал непосредственный командир, начальник канцелярии подполковник Строганов.
– Иван Ильич, я понимаю ваше душевное состояние, – деликатно начал Дмитрий Фёдорович. – Но так же нельзя, голубчик вы мой! Мне приходят рапорты от комендатур, и все ругательного свойства. Не успела забыться некрасивая история, когда в прошлую неделю вы измордовали в кабаке компанию, состоящую, к несчастью, ещё и из членов союза Новая Украинская Галиция, как третьего дня опять скандал. Теперь вам не потрафил чем-то купец, совершенно мирный обыватель из пригорода…
– Осмелюсь доложить, ваше высокоблагородие, – прервал начальника Саблин, не испытывавший, судя по виду, ни малейшего раскаяния, – этот мирный купец, – слово «мирный» поручик выделил особо, – имел при себе троих сыновей, здоровенных обломов, и все четверо непочтительно высказывались о российской армии.
Сам поручик вид имел ещё тот: мятое лицо с небрежно выбритыми щеками, красные глаза, только мундир
– Например? – спросил подполковник, неприязненно наблюдая всю эту неприглядную картину. – Что же такого непочтительного сказали означенные господа?
– Если и не сказали, – чуть замешкавшись, выпалил Саблин, – то смотрели уж точно неуважительно! Нагло так смотрели, по-хамски.
– А вы себя в зеркале видели? – негромко осведомился Дмитрий Федорович, постепенно теряя деликатность. – Наверное, и воротничок был расстёгнут, и сапоги не чищены. Трудно, знаете ли, испытывать уважения к такому вот, с позволения сказать, представителю обер-офицерского корпуса российской армии. К тому же вы были пьяны. И потом, взгляд не слово, за него не взыщешь. То ли так посмотрел купец, то ли этак. Вам и привидеться могло, Иван Ильич. С пьяных-то глаз, ведь правда?
– Виноват, ваше высокоблагородие! – рявкнул Саблин, чуть подтягиваясь и выпучив глаза.
Строганов поморщился.
– Довольно, поручик. Не играйте в солдафона. Вы боевой офицер, чёрт возьми. А вчера? Что было вчера? Драка с местными босяками, батярами, с отребьем, коим должна заниматься полиция. – Командир так расчувствовался, что на время забыл – полиции, как таковой, во Львове сейчас нет, функции её выполняют комендатуры. – А киевский коммивояжёр? Попался под горячую руку? Ему-то за что всыпали? Кстати, почему вы лупите исключительно украинцев? – неожиданно сменил направление беседы начальник. – Ни русских, ни поляков, ни евреев – именно украинцев? Это что, манера у вас такая? Да ещё позволяете себе сомнительного свойства высказывания, типа останься Галиция польской, порядка было бы больше. Вы что имели в виду?
– Быть может, тогда по нам не стреляли бы исподтишка из немецкого оружия, – дерзко ответил Саблин. – Давить их надо было с самого начала, танками давить или не лезть сюда вовсе. Это моё личное мнение, господин подполковник.
Тут начальник канцелярии потемнел лицом.
– Вы этого не говорили, господин поручик, я этого не слышал. С такими взглядами вами быстро заинтересуется контрразведка. А заодно и мне припишут укрывательство. Вы участвовали в ответственных операциях, во время которых армия понесла потери. В том числе и среди личного состава вашего взвода. Вашего бывшего взвода. Всё это не секрет, и где-то я вас понимаю, но поведения вашего – не принимаю. Отправляйтесь на своё рабочее место, в канцелярию, и надеюсь, больше я подобных рапортов, – подполковник потряс пачкой бумаг, зажатых в руке, – получать не буду.
На время Саблин перестал появляться в городе. Внимание его переключилось на офицерское собрание. Днём поручик скучал в канцелярии. Единственной положительной стороной этого беспросветного времяпрепровождения являлась возможность, пользуясь служебным положением, рассылать запросы о Хелене Кравчик. Иван и рассылал, что, собственно, тоже являлось нарушением должностных обязанностей, но отнюдь не серьёзным, и поручик рассудил, что грехов на нём и так уже предостаточно.
Однако по военному ведомству никакой информации об этой даме не проходило. Ни одна комендатура не зафиксировала Хелену, что было, в общем-то, странно. Гражданские лица обязаны отмечаться по месту жительства. Но Саблин не терял надежды и время от времени повторял запросы.