Грешная и святая
Шрифт:
Ричард сердито нахмурился.
– Именно так и сказала? Неужели она не понимала, как это ранит тебя? Такое впечатление, что мать пыталась отомстить мужу, восстановив тебя против него.
– Вы не правы – моя мать не отличается мстительностью и не испытывает ненависти к отцу. Просто она ко всему безразлична. Когда я была ребенком, она разговаривала со мной, как со взрослой женщиной. Она до сих пор предпочитает относиться ко мне как к подруге, а не как к дочери. Мне не разрешалось называть ее мамой – я должна была обращаться к ней по имени. Сначала мне это даже нравилось – чувствовала себя взрослой. Ребенок старит, повторяла
Ричард молча обдумывал услышанное, а Сью с беспокойством следила за ним, жалея, что так разоткровенничалась, и надеясь, что он не догадается о том, о чем она умолчала.
– Такое впечатление, что у тебя вообще не было родителей, – наконец произнес он, и ее зеленые глаза широко распахнулись от изумления. – Они тебя не любили, не заботились о тебе… Их нельзя назвать жестокими людьми, просто, воспитывая тебя, они не вкладывали в тебя душу.
Она не отвечала, боясь расплакаться, а Ричард отвернулся и стал смотреть в окно. Ей был виден лишь его четко очерченный профиль.
Затем он заговорил тихим голосом:
– Я расследую участившиеся случаи краж ценных произведений искусства, картин и скульптур. Один мой коллега работает над этим делом уже несколько месяцев. Он думает, что все эти преступления тщательно планируются одним и тем же человеком, заранее знающим, кто купит украденную вещь. Иными словами, кражи совершаются по заказу. Сьюзен нахмурилась.
– А при чем тут Питер? Ведь не считаете же вы, что он руководит бандой преступников?
Но, как ни странно, ей самой эта идея не показалась слишком уж невероятной – насколько она могла заметить, отчим не отличался высокими моральными принципами. Он был эгоистичным и жадным человеком, и ему ничего не стоило обойти закон, если он вставал на его пути к богатству. К тому же он очень не любил говорить о своем прошлом, о том, где жил прежде и как сколотил свое состояние.
Ричард не сводил со Сьюзен пристального взгляда серых прищуренных глаз.
– Нет, подозрения падают на другого человека, не на Питера Островски. Но твой отчим мог покупать похищенные картины.
– Зная, что они украдены?
– Более того – делать заказы, говорить, какие картины он готов купить.
– Например, картину бельгийского художника, репродукция которой есть в этой книге? – спросила Сьюзен, указывая взглядом на лежащую на тумбочке монографию по искусству.
– Точно. – Рич взял книгу и раскрыл на том самом месте, где помещалась репродукция, о которой говорила Сьюзи. – Ведь картина у него, правда?
Сьюзен кивнула.
– Да, в его апартаментах.
– Я узнал ее на фотографии, которую стащил с твоего комода. Вот почему я заговорил об Островски с Фрэнком Гибсоном…
– С Гибсоном?
– Это мой коллега. Он тут же понял, о ком идет речь, – твой отчим очень известный коллекционер. И Фрэнк не удивился тому, что он может иметь какое-то отношение к преступникам. Его имя нередко появляется в прессе, иногда в связи
– И он попросил тебя заняться Питером?
– Он хочет, чтобы я разобрался с картиной с фотографии – ведь она может оказаться копией.
– Сомневаюсь, – честно ответила Сьюзи. – Питер не стал бы держать копию в своих личных апартаментах. Более того, у него в коллекции вообще нет копий. Он часто повторяет, что скорее уж купит работу никому не известного художника в какой-нибудь третьесортной галерее, чем приобретет копию, пусть даже выполненную большим мастером.
– Значит, картина украдена, и ему об этом должно быть известно.
Сьюзен не сомневалась, что Рич прав. Она не любила отчима, но отдавала ему должное как знатоку искусства. Она иногда задавала себе вопрос, почему он не попытался сделать карьеру на этом поприще, но тут же сама себе отвечала, что в этом случае он не смог бы заработать достаточно денег, чтобы покупать картины. А Питер жаждал иметь то, чем восхищался. Ему было недостаточно видеть картину – он непременно хотел ею обладать. И одной картины ему было мало – все стены в его доме должны были быть увешаны шедеврами.
Да, несомненно, отчим знает, откуда и каким образом к нему попала та картина.
Ричард по-прежнему не сводил глаз с лица девушки.
– Значит, я прав? – тихо спросил он.
Она посмотрела на него, не зная, что сказать: она не любила Питера, но он муж ее матери и всегда был щедр по отношению к ней, к Сьюзен. Пусть его щедрость диктовалась соображениями ума, а не сердца, но он заботился о том, чтобы у нее не было материальных затруднений. Он платил большие деньги за ее обучение в престижных школах и делал это с радостью – лишь бы девочка не путалась у него под ногами. По этой же причине он снял для нее домик. Раз она живет в отдельном коттедже, значит, ее нет рядом с ним и с матерью. Островски предпочел бы, чтобы она вообще не появилась на свет, но, раз уж это все-таки произошло, готов был платить, чтобы держать ее в отдалении. Сьюзен не приняла его благотворительности – она ежемесячно высылала ему деньги за коттедж, но в то же время понимала, что он сдает ей жилье на льготных условиях. Она могла бы присмотреть для себя что-нибудь еще, но матери доставляло удовольствие, что дочь живет в доме, принадлежащем ее мужу.
– Можешь не отвечать, – пробормотал Ричард. – Я не должен был у тебя об этом спрашивать.
Сьюзен вздернула подбородок и посмотрела ему прямо в глаза.
– Да. Я не собираюсь выдавать своего отчима. И даже знай я наверняка, что он связан с преступниками, скорее всего вам бы об этом не сказала. Мать никогда не простила бы мне этого.
– Ты любишь ее, несмотря на то что она не желает считать тебя своей дочерью?
Лицо Сью стало каменным, она злилась на себя, что рассказала ему слишком много.
Все эти годы она держала свои секреты при себе, не позволяя никому – за исключением психоаналитиков – лицезреть свою душевную неустроенность, постоянную битву между желанием любить, быть любимой и страхом перед любовью. А теперь она вдруг взяла да открыла свою душу постороннему мужчине, не подумав о том, какую выгоду он может извлечь для себя из ее откровенности. Ведь он репортер и зарабатывает на жизнь, торгуя секретами других людей. И как я могла быть такой дурой? – подумала она в отчаянии.