Грешная одержимость
Шрифт:
Я люблю каждое мгновение, проведенное с Ефремом, и потрясена тем, насколько выросли мои чувства к нему за такое короткое время. Он мне нравится больше, чем я когда-либо могла подумать. И больше всего мне хотелось бы поговорить с ним.
У меня нарастает тревога, когда я думаю о том, чтобы заставить радио молчать о нем на целую неделю. После той близости, которую мы разделили на этих выходных, я не могу себе представить, как это могло бы выглядеть в его глазах. Я продолжаю надеяться, что он выследит меня в школе, как он это сделал после того, как наше
Но прошло три дня, а он так и не появился.
Сопротивляясь волне разочарования, которая угрожает захлестнуть меня, я осторожно прикрепляю фотографию к веревке, чтобы она высохла.
Мой самый глубокий страх, о котором я редко осмеливаюсь даже подумать, заключается в том, что после этих выходных Ефрему будет все равно, интересна я ему или нет. Это меня бы удивило. Ему всегда удавалось заставить меня чувствовать себя желанной. Полагаю, он пытался связаться со мной и воспринял мое молчание как знак держаться подальше. Но мы находимся в совершенно новом пространстве, чем были до моего прилета в северную часть штата Нью-Йорк.
— Отличное фото. — Замечает профессор Блайт, останавливаясь рядом со мной, чтобы рассмотреть изображение Ефрема, которое я только что повесила.
— Спасибо. — Я улыбаюсь женщине с растрепанными волосами, у которой одно из тех нестареющих лиц, которые всегда заставляют меня задуматься, к какому поколению она принадлежит.
— Это то, что ты готовишь для своего портфолио в этом семестре? — Мой профессор наклоняется ближе, ее глаза сужаются, когда она внимательно изучает выражение его лица, заставляя мой желудок сжиматься от странного сочетания нервозности и собственничества.
— Да. — Я жду ее оценки, мне любопытно, найдет ли она что-нибудь, что я могу исправить или улучшить в фотографии. И мой взгляд снова возвращается к красивым чертам лица Ефрема. Мое сердце болит от пустоты и тоски по нему. И я чувствую себя глупо, потому что прошло всего несколько дней. Но за эти несколько дней можно многое сделать, а впереди еще несколько.
— Я думаю, тебе следует отправить фото в художественную студию. Если ты найдешь подходящий вариант, они, возможно, захотят поставить его на свою витрину. Это очень хорошо.
— Правда? — Я оживляюсь, мой пульс учащенно учащается, когда я присоединяюсь к своему профессору, изучая изображение из-за ее плеча.
— Да, видишь здесь? Ты уловила столько эмоций в его глазах. Его лицо очень выразительно, хотя на самом деле оно не передает полного выражения. Отличная модель, — утверждает она. — И мне нравится твое освещение. Это придает ему почти… ну, я не знаю, хищный вид?
Именно этим словом я подумала описать Ефрема на этой картинке. Меня поражает, что он может выглядеть таким опасным и в то же время таким поразительным. Но потом, в тот момент, когда этот взгляд сосредоточивается на мне, я чувствую себя в полной безопасности. А с Ефремом я знаю, что так и есть. Я чувствую это с уверенностью, которая поселяется глубоко в моем
— В любом случае, возможно, стоит рассмотреть возможность отправки его в галереи Данцигера или Брюса Сильверстайна. Я не удивлюсь, если ты попадешь на одно из их предстоящих шоу. — Профессор Блайт поворачивается и ободряюще улыбается мне, прежде чем перейти к разговору со студентом, рассматривающим фотографию позади меня.
Взволнованная похвалой и польщенная тем фактом, что она думает, что я смогу попасть в галерею Данцигер — одну из моих любимых студий, которую я посещаю, — я изучаю изображение еще мгновение.
Я была настолько поглощена своими мыслями о Ефреме и о том, что он мог подумать, что не до конца осознала, почему мне так понравилось это фото. Но она права. Это впечатляющий кадр. Помимо пленительного выражения ослепительно красивого лица Ефрема, которое до сих пор полностью захватило мое внимание, мне удалось перевести камеру в необычный фокус. Тот, который почти сосредоточен на его губах, а не на глазах.
Его глаза притягивают взгляд, их интенсивность требует внимания, но мое внимание удерживает тонкий изгиб его губ, легкая пыль светлых волос на лице, которые почти переливаются, отражая свет.
Энергия фотографии исходит от напряжения его мускулистой шеи, вен, заметных на гладкой серой коже. А его сильные плечи почти кажутся расслабленными, не выдавая напряжения, как у большой кошки, приседающей в поисках добычи.
Оттенок зелени, который я уловила на заднем плане, совершенно не в фокусе и выглядит как странные, туманные фигуры, образующие ореол вокруг его головы. Это тонкий намек на то, что он находится в своей естественной среде обитания, а не в какой-то студии, где я подправила свет, чтобы так идеально подчеркнуть твердую линию его челюсти.
Меня привлекает на фотографии все, и я думаю, что мой профессор, возможно, прав. Возможно, я достаточно хорошо поработала, чтобы затусить в одной из самых популярных художественных галерей Нью-Йорка.
Мне отчаянно хочется рассказать об этом Ефрему и спросить, согласен ли он с этим, потому что я не хочу отсылать фото, если он предпочитает сохранить свою анонимность. Я знаю лучше, чем кто-либо другой, насколько отвратительно может быть, когда кто-то сфотографировал тебя без твоего разрешения и повесил это в каком-нибудь общественном месте, чтобы все могли на него поглазеть.
А это я сделала в уединении усадьбы Петра, пока мы с Ефремом просто развлекались. И хотя мир, возможно, этого не знает, я запечатлела момент перед одним из самых интимных событий в моей жизни. Я не хочу все испортить, полагая, что он не против, чтобы его выставили напоказ.
Так что мне придется просто подождать. Потому что я не могу с ним связаться. Не раньше, чем, через четыре дня.
Это звучит как мучительно долгий срок. Еще раз замечаю, что мне бы хотелось, чтобы он выследил меня в школе. Позволил мне объяснить, что происходит, и по пути домой мне очень хочется забежать к дому Петра и посмотреть, там ли он.