Грешная одержимость
Шрифт:
Пытаясь расстегнуть ремень и брюки, я продолжаю жадно требовать ее губ, и Дани делает то же самое, позволяя мне держать ее руки над головой, как пленницу моей жадности. Я вытаскиваю свой твердый, как камень, член, затем обхватываю одной рукой бедра Дани и поднимаю ее с земли.
Она без колебаний обвивает меня ногами, идеально выравнивая наши тела.
Я вхожу в нее без предупреждения.
Сдерживая стон, Дани роняет голову на бетонную стену, а ее тело сильно содрогается. Она все еще невероятно напряжена, и струйка беспокойства проникает в мою грудь при мысли, что
И она принимает мои наказывающие толчки, молча умоляя меня о большем.
Прижав свою грудь к моей, Дани покачивает бедрами, усиливая мое проникновение. И она прикусывает мою нижнюю губу, почти до крови от своей провокационной агрессии. Эта девушка создана для горячего, грязного, гневного секса. Она источает темную чувственность, чего я никогда раньше в ней не видел. И последние остатки моей первоначальной ревности исчезают в бушующей буре ее опьяняющего возбуждения.
— Блядь! — Она задыхается, и я чувствую ее оргазм, когда она сжимает мой член.
Мои толчки становятся почти болезненными, когда ее дырочка сжимается, пытаясь заманить меня глубоко в ее горячую, влажную сердцевину. Доведенный до безумия, я рычу, толкаясь в нее сильнее. Это совсем не похоже на медленный, интимный секс нашего первого раза вместе. В тот день в лесу я приложил всю силу воли, чтобы быть нежным с Дани, заботиться о ней и делая так, чтобы ее первый раз прошел хорошо, безопасно и значимо.
Теперь я трахаю ее с увлечением, наполненным страстью, пытаюсь заклеймить ее, чтобы Дани знала, что никто другой не может заставить ее чувствовать себя так. И, кажется, она так же хочет заполучить меня до последнего дюйма. Ее приглушенные вздохи невероятно эротичны, когда она пытается оставаться на месте, пока я с силой хватаю ее.
Я не знаю, сколько времени у нас осталось до возвращения ее ночной охраны. И сейчас мне, честно говоря, все равно. Я бы трахнул ее на всеобщее обозрение, потому что я никогда не чувствовал ничего столь греховного эйфорического, как тугая киска Дани, обвившая меня.
Никакой презерватив не разделяет нас, я чувствую, насколько она мокрая, и мои яйца сжимаются, когда ее соки скользят по моему члену, усиливая трение. Я вхожу и выхожу из нее снова и снова, каждый раз толкаясь до упора.
— Скажи мне, что ты моя, Дани, — прохрипел я. — Я хочу услышать, как ты произносишь мое имя.
— Я твоя, Ефрем. Только твоя, — выдыхает она, и звук ее голоса заставляет меня болезненно пульсировать.
А звук моего имени на ее губах губит меня. Прижимаясь к ее клитору, я врезаюсь глубоко в нее, требуя второго оргазма, как раз в тот момент, когда нахожу свое собственное освобождение.
— О боже, Ефрем! — Выдыхает она, дергаясь подо мной, когда мы вместе пульсируем.
Ее киска сжимает меня, втягивая мой член глубже в нее, пока я кончаю сильно и быстро. Сильное удовлетворение наполняет меня, когда я отмечаю ее своим семенем. Мы одновременно катаемся на волнах экстаза, вместе содрогаясь, когда я крепко держу ее в своих
Горячий воздух омывает мое лицо, когда я перечитываю текст и встречаюсь взглядом с Дани, и ее темно-голубые глаза наполнены глубокими, звучными эмоциями. Мой гнев, кажется, исчез, вылившись из меня с моим освобождением. И, осторожно отпуская запястья Дани, я наклоняюсь, чтобы нежно поцеловать ее опухшие губы.
Я осторожно высвобождаюсь из Дани, чувство раскаяния охватывает меня, когда я осторожно ставлю ее на ноги.
16
ЕФРЕМ
— Прости, — хрипло говорю я, быстро заправляя штаны и застегивая ремень. — Мне не следовало обращаться с тобой так грубо.
Дани хрипло смеется, наклоняется, чтобы поднять испорченные трусики, а затем выпрямляется, чтобы поправить платье.
— Уверяю тебя, ты можешь обращаться со мной так в любое время.
Ее глаза светятся возможностями, заставляя мой пульс учащаться и соблазняя меня поцеловать ее.
Затем ее юмор пропадает, ее обычно игривое выражение лица становится более серьезным, чем я когда-либо видел.
— А если серьезно, Ефрем, между мной и Михаилом ничего не происходит. Мой брат привел его на ужин, а потом Михаил попросил поговорить со мной на улице. Я не ожидала…
Лицо Дани краснеет, и она переводит взгляд, чтобы посмотреть вдаль. Ее гладкие брови смущенно нахмурены, и я молчу, желая набраться терпения и позволить ей объяснить.
— Он подошел ко мне, и я не знала, что делать. Он дружит с Беном, а теперь и с моими родителями, и я просто… на мгновение я замерла. Но я отвергла его. Я клянусь. А когда он не отступил, я оттолкнула его… — Круглые глаза Дани умоляют меня поверить ей.
Тяжелое чувство вины скатывается у меня в животе, когда я вижу правду на ее лице. Я чувствую себя ужасно из-за того, что не только не смог оценить ситуацию, но и не вмешался, когда нужен был ей, и вместо того, чтобы разобраться с Михаилом в одиночку, я налетел на нее и вышел из себя.
Но в глубине моего сознания остается вопрос, и я хмурюсь, пытаясь понять его смысл во всем уравнении.
— Но тогда почему ты не звонила мне? Я подумал, что, возможно, ты потеряла интерес и пошла дальше.
К моему удивлению, Дани краснеет еще сильнее, причем цвет настолько глубокий, что его можно заметить даже в темных тенях. Возможно, я был не так уж далек от истины.
— Меня… наказали за то, что я покинула город без разрешения родителей, — заканчивает она после долгой паузы, заканчивая предложение так, как я совершенно не ожидал.
Занята — это то, что я ожидал. Что-то, что указывало бы на то, что я для нее меньший приоритет, но наказана?
Возможно, в Америке принято заземлять своих взрослых детей, но я не могу припомнить, чтобы кто-либо из моих родителей когда-либо пытался наказать меня. И хотя теперь я знаю, что она краснеет от смущения, я не могу не улыбнуться объяснениям Дани.