Грешная женщина
Шрифт:
Отец побагровел и задыхался. Мы с матерью подхватили его с двух сторон и повели в спальню. Почти волокли по полу, онемевшего, с булькающим горлом, с выпученными глазами. По пути он все же изловчился ткнуть меня локтем под ребра. Я был рад, что он оказался на это способен.
Вскоре, хлебнув из материнских рук микстуры, он погрузился в тяжелое забытье. Постепенно багровая синева отступила от щек.
Мы с мамой вернулись на кухню. За эти несколько тяжких минут сквозь ее увлажнившиеся
— Видишь, каково мне с ним? Женя, я так устала! Мочи нет. И так жалко его. С кем он воюет, скажи? С природой?
— Он настоящий мужчина. Ему все равно, с кем бороться.
— Что же мне делать?
— Крепись, терпи. Наверное, уже недолго. Скоро мы останемся вдвоем и будем по-прежнему любить его, как любили всегда. Может быть, даже больше.
Я думал, она заплачет, но она не заплакала. Более того, встрепенулась, взбодрилась, словно услышала добрую весть.
— Ты-то как, Женя? Как у тебя?
— Все в порядке.
— Жениться не надумал?
— Да ты что? У меня еще первая женитьба как кость в горле.
Пожаловался ей на Елочку, намылившуюся в Крым, и мы в полном согласии погоревали над судьбой несчастного поколения детей с помраченным рассудком. Мать возмутилась:
— Говоришь о ней, будто она тебе чужая!
— Она мне своя, это я ей чужой.
Спохватившись, отдал матери заранее приготовленную двадцатипятитысячную пачку банкнот.
— Чуть не забыл…
— У тебя-то есть деньги?
— У меня их куры не клюют. Трать, не экономь.
Тут сквозь стены пробился слабый, как писк, голос отца: «Женя, Женя, поди сюда!»
Он лежал, откинувшись на подушки, белесый, словно весь покрытый инеем. Светился примирительной улыбкой.
— Что-то нервы последнее время ни к черту. Ты уж не обижайся, сынок, если чего сказал не так. Это не со зла.
— Не за что извиняться. Ты во всем прав.
— Да, но срываюсь, срываюсь, кричу! Так не годится. И ничего не могу поделать. Довели, мерзавцы.
— Конечно, довели. И не тебя одного.
Что-то в нем вспорхнуло, подвигая к новой вспышке, но он продолжал в том же покаянном духе, а это было хуже, чем если бы вспылил.
— Я тоже виноват не меньше других. Разве не понимал, к чему дело идет. Всегда понимал. И при Сталине, и при Хруще. И всегда был в стороне. Думал: работай честно, живи честно, вот твой вклад. Оказывается, этого мало. Это как раз и есть пораженчество. Это им и нужно.
Выговорившись, отец снова задремал, свеся голову набок. Сон накатывал на него внезапно, как на пьяного.
Из коридора, где стоял телефон, я позвонил Татьяне. Был уже шестой час. Целый день, крутясь по Москве, я с нетерпением ждал минуты, когда услышу ее голос.
— Таня, ну как? Все в порядке? Давно пришла?
В следующее мгновение я узнал об ее характере больше, чем за все предыдущие сутки.
— А это кто? — спросила она. Если бы она поинтересовалась, есть ли жизнь на Марсе, я не был бы так поражен. Птички и солнышко были миражом. На самом деле к могиле подошел косорылый мужик, надавил пальцем на мозжечок (на мой) и с укоризной заметил: «Чего выглядываешь, браток? Сиди, не рыпайся!»
Я все-таки рыпнулся.
— Подъезжай ко мне часикам к восьми, — сказал я. — Что-то интересное покажу.
— Член свой, что ли?
Шутка ей удалась. Я сдавленно хихикнул, будто палец прищемил.
— С этим ясно, — сказал я, — а как остальные наши дела?
— С этого надо было начинать, Евгений Петрович. И позвонить надо было на работу. Я вас искала.
Ах вот оно что!
— Да я же только проснулся.
— Мы подобрали покупателя. Завтра он хочет посмотреть. Но хорошо бы вам присутствовать. Или передайте ключи.
— А что за покупатель? Вдруг он мне не понравится.
— Понравится.
— Откуда такая уверенность?
— Солидная семейная пара. Он бизнесмен, работал в Австрии. С ценой согласны.
— У меня есть еще условие.
— Какое?
Я понизил голос почти до шепота, хотя вряд ли меня мог услышать спящий отец. Мать на кухне гремела посудой.
— Хочу на какой-то срок, ну, скажем, года на три, оставить за собой одну комнату. Чисто условно. Это связано с родителями.
Татьяна молчала, думала. Потом сказала:
— Наверное, об этом вам лучше поговорить с покупателями.
Тщетно пытался я уловить в ее тоне хоть каплю тепла, хоть какой-то намек на вчерашнее. Усталость деловой женщины, изо всех сил пытающейся быть любезной с занудным клиентом, — и более ничего.
— Хорошо, приезжай за ключами, — распорядился я тоном вчерашнего Вадюли. Терять-то мне было нечего. Настроение круто переменилось. Я злился на себя за пустые грезы, подобающие разве что прыщавому подростку. Татьяна чутко уловила перемену.
— А вы не собираетесь в Центр? — вкрадчиво спросила она.
— Не собираюсь.
— Мы могли бы где-нибудь пересечься. Все-таки далеко до вас добираться.
— Я болен. Сильная простуда и правая нога отнялась. Возьми такси. Ничего с тобой не случится. Вон как резво вчера полетела среди ночи.
Помолчав, она задумчиво произнесла:
— Если вы на что-то рассчитываете, Евгений Петрович, то напрасно.
— Я рассчитываю пораньше лечь спать. Только дождусь врача и лягу. Поспеши, пожалуйста.