Грешная женщина
Шрифт:
Звонил, разумеется, Саша Селиверстов. Он разыскивал пропавшую жену. Не поздоровавшись, спросил:
— Надюха не у тебя, случайно?
— Чего тебе взбрело в голову? Зачем ей быть у меня?
— Вы все не просыхаете?
— Да, не просыхаем. Демка-то совсем ополоумел. Несет какую-то околесицу. Хочу вызвать «неотложку». Не хочешь сам подскочить?
Чуткое Сашино ухо уловило натужность моего приглашения. Он застал меня врасплох, соврал я ему автоматически и неизвестно зачем. Первый раз, пожалуй, врал я милому другу, и повод был гнусный.
— Где она может быть? Обычно
— Да время еще детское, — произнес я еще более фальшивым тоном. — Может, по магазинам бегает?
Саша вернул меня на землю:
— Начало двенадцатого. Ты бы поглядел в окно.
— Ну и что? Сейчас ночных полно лавочек. Могла у подруги засидеться. Зачем думать сразу о плохом. Надя осторожная женщина, куда не надо не полезет.
— Чего-то ты темнишь, Женек. Или я ошибаюсь?
Уже совсем ненатурально я обиделся:
Да что за чертовщина! Один пьяный дурак житья не дает, теперь ты взялся. Когда это я темнил, вспомни? Это вы с Демой любители тумана напускать, а я всегда чист, как слеза ребенка. Хоть ты бы мне нервы не мотал.
— Боже, сколько слов! Ну-ну, будь здоров, допивайте водяру.
— А ты разве не придешь?
Саша молча положил трубку, и я представил, как он сидит сейчас у аппарата, печальный, одинокий, и думает скорбную думу. Догадаться о его мыслях нетрудно. Он думает, не наставляет ли ему рога любимая женщина и не участвует ли в этом мерзопакостном, но таком по-житейски обыденном действии человек, с которым они за много лет породнились, как братья. Но, возможно, я фантазировал: какие у него могли быть основания подозревать меня?
Вернувшись на кухню, я сказал:
— Извини, Наденька, но ты тут прохлаждаешься, а Саша с ума сходит. Ты ведь не предупредила, что задерживаешься. Он уже все больницы обзвонил, а сейчас звонит в милицию. Наверное, тебе все же лучше поскорее поехать домой. Дема тебя проводит. Ты проводишь Наденьку, старичок?
Наденька улыбнулась колдовской улыбкой:
— Как же ты изолгался, Женечка! Муж прекрасно знает, что я у тебя. Я ему записку оставила.
— Даже если так, — сказал я. — Все-таки час поздний, на улицах опасно. Да вот и Дема давно собирается домой.
— Я собирался? — удивился Дема. — Ты нас выгоняешь, что ли? Так и скажи. Чего крутишь, как хорек.
— Почему выгоняю? Живите здесь. Сашу, правда, немного жалко. Он чего-то психует.
— Выйдем на два слова, — позвал он таким тоном, словно принял мучительное, но необходимое решение отправить меня на тот свет.
В комнате спросил:
— Ты чего, Женек, совсем чокнулся? Ты зачем их в одно время-то свел?
— Всё?
Дема надулся, как упырь.
— Хорошо, помогу в последний раз. Гони деньги на такси и бутылку водки.
— Водки нету.
— Зараза, да у тебя полный холодильник!
В холодильнике действительно обнаружилась и водка, и коньяк. Я уж сбился со счету, сколько покупал спиртного и сколько выпили. Наденька причесывалась возле зеркала в коридоре.
— Суетишься напрасно, — шепнула она, при этом больно наступив мне на ногу острым каблуком. — Эта женщина тебе не по зубам. Но мне
Из чувства суеверия я возразил:
— При чем тут эта женщина? Она вообще не ко мне пришла.
— Кстати, в этой идиотской шутке как раз много правды. Она не к тебе пришла.
Дема бережно обнял ее за плечи и вывел из квартиры, как заботливый брат. Так провожают из чумного барака последнюю медсестру. Я в щелочку подглядывал, как они сели в лифт.
Дома остались я и моя суженая.
Посреди ночи я проснулся от сердечного спазма. Горел ночник, в комнате воняло табачной гарью. Моя любимая спала, укутавшись в простынку до самого носа. Но один глаз у нее был открыт.
— Не спишь? — спросил я.
— Сплю, — сказала Татьяна, и одинокий голубой хрусталик потух.
Перед тем как улечься, мы долго разговаривали на кухне, пили чай и водку. Я не помнил толком, о чем болтали, но разговор был хороший. Она жалела меня. А я жалел ее. Кажется, мы пришли к мысли, что оба родились не в свое время и не в том месте, где надо было. Потом немного поплакали, как между нами уже завелось. Потом она ушла в ванную, и вскоре я туда нагрянул и застал ее под душем. Ничего прекраснее, чем обнаженная, стройная, смуглая женщина, со смехом брызнувшая мне в глаза мыльной пеной, я в своей жизни не видел, хотя повидал немало. Я присел на пластиковую табуретку и глупо ухмылялся. Татьяна грациозно переступила через край ванны, склонилась и подтолкнула ко мне коричневый продолговатый сосок.
— На, полижи, теленок!
Затем мы очутились в постели, и я сделал диковинную попытку овладеть ею. Я мял ее и переворачивал с такой энергией, словно изгонял дьявола, при этом урчал как бы от удовольствия, но дальше не продвинулся. Она помогала мне, как умела, и единственное, что я понял из нашей любовной схватки, это то, что Татьяна хорошо знает, чего хочет от мужчины, и способна возбудить и покойника, но только не меня, пока еще живого. Со страхом я подумал, что сбылось пророчество Наденьки и пробил час расплаты. Но Таня успокоила меня, сказав, что так бывает, если долго пьешь и много куришь.
— Конечно, все это ерунда, — бодро согласился я. — Вполне можно обойтись и без этого. Я читал в одном романе, как какому-то мужчине на войне оторвало снарядом яйца и только после этого он по-настоящему влюбился. И женщина, представь себе, отвечала ему взаимностью. Это написано, кажется, у Хемингуэя.
— Сколько угодно таких случаев, — любезно подтвердила Татьяна.
Во сне я любил ее еще больше, чем наяву, и эта любовь была безгрешна. Это была не любовь-действие, а любовь-томление, какой она бывает в юности. Все клеточки моего существа были пропитаны упоительным предощущением, призрачным, как сверкание дождевых капель из случайного палевого облачка в ясную летнюю пору. Это сонное блаженство, где не было отчетливых образов, а был покой, стоило всей моей жизни, и я не хотел просыпаться, но власть над подсознанием, увы, мне не принадлежала, как не принадлежит она никому из людей.