Грешник
Шрифт:
— Залпом — сказал он мне.
Вместо этого я отдала яйцо ему.
— Они действительно снимают все, что ты делаешь?
Коул проглотил остаток моего яйца и вручил мне пончик вместо него.
— Это должен быть просто экспромтный документальный фильм обо мне, записывающем этот альбом. Но я уверен, они надеются, что я облажаюсь.
Я наблюдала за ним поверх пончика. Коул был во власти такого количества разных прецедентов для того, чтобы облажаться, и трудно было понять, какой из всех был худшим для заснятия камерой.
— Это может
Его голос был небрежен.
— Невозможно.
Это было также, как когда он быстро ответил прежде, когда сказал, что он был здесь для меня. Я не могла поверить в ответ, данный так легко. Но, может быть, это было невозможно. Я больше не знаю правил превращения. Когда-то это, кажется, было основано на температуре. Чем холоднее, тем больше шансов стать волком. Но это, казалось, никогда надежно не срабатывало с Коулом, который старательно сварил свои мозги в химии огромным количеством веществ. Когда я уехала из Миннесоты, он проводил эксперименты с превращением.
Я подозревала, что теперь он мог сделать это намеренно.
Я не знала, что чувствовать по этому поводу. Думаю, это было лучше, чем героин, но не героин убил моего брата.
Он предложил мне другой пончик, и я взяла его. Восковый шоколад не был плох, если прополоскать его достаточным количеством диетической кока-колы.
Я спросила:
— Сэм знает, что ты здесь?
Сэм был одним из членов волчьей стаи в Миннесоте. Вроде того. Он был вроде как вылечен. Вроде все еще там. Я, наверное, должна была позвонить ему, чтобы узнать, как он там. Наверное, надо было позвонить Грейс, чтобы узнать, счастлива ли она в предвкушении колледжа. Но, как я говорила. Я не была дружелюбной на самом деле.
— Ага.
— Считает ли он это хорошей идеей?
Коул пожал плечами.
— Его понятие хорошей идеи состоит в неясной поэзии. Он хочет быть уверен, что о стае заботятся, и они тоже. Я все там уладил. Они будут в порядке до зимы. И, во всяком случае, он знал, что я хотел возвратить хотя бы часть своих денег назад. Не то, чтобы быть владельцем недвижимости безумно не устраивает.
Это произошло, потому что Коул купил кусок земли, где волки жили на данный момент.
Что насчет меня?
— Это не должна была быть Калифорния, — сказал он. — Это, возможно, мог бы быть Нью-Йорк. Нэшвилл.
Он больше ничего не сказал. А я не хотела спрашивать его о чем-то еще, потому что я чувствовала себя странно эмоциональной и неуравновешенной только после нескольких слов, которые он уже сказал.
Вместо этого я спросила:
— Что насчет твоего зеленого яйца? — Коул взял киви.
— Ты почистишь его?
— Не твоими же пальцами, — сказала я. Я на самом деле не знала. Я никогда не видела его таким, как задумал Бог: только очищенным и нарезанным. София, вероятно, знала четыре способа приготовить его. — Кожура толстая?
Он укусил фрукт так, чтобы прорезать пушистую кожуру и начал расчищать с краев
— Девушки вперед?
Я наклонилась вперед, чтобы сделать укус. Сок хлынул на мои губы, и, прежде, чем я смогла вытереть его, Коул прижал большой палец к моему рту. Он забрал сок вместе со своим пальцем и затем приблизил его к своему рту. Медленно, словно он мог попробовать мои губы на своих. Я не могла прекратить смотреть на его рот.
Затем мы целовались, голодно, жестко и непрерывно, одно насыщение за другим. Я услышала, как мой стакан опрокинулся, и содовая вытекла в слив. Нижняя часть его ладони прижалась к моей щеке; он все еще сжимал киви в своих пальцах. Все происходило, как в раю. Мои пальцы дотрагивались к его ключице, ребрам, тазовым костям выше пояса. Было чувство, будто я вечность не касалась другого человека. Он был таким настоящим, а его кожа такой теплой, все его ребра, соль и пот. Я чувствовала, насколько долго не видела его. Я чувствовала, что это было единственной вещью, которую я желала так много месяцев.
Он нетерпеливо оттолкнул обломки стола в сторону и притянул меня ближе. Киви присоединился к диетической содовой в сливе. Одна из его ладоней была на моей шее, а другая сжимала мое бедро, наполовину под юбкой. Я не могла отдышаться. Это было плохо. Я хотела его слишком сильно, чтобы остановиться, и мне нужно чтобы остановиться, или… или…
Телефон начал пронзительно, убедительно и настоятельно звонить.
Коул сказал мне в рот:
— Нет.
Но телефон продолжал звонить. Я не могла понять, почему он звучал так близко, пока я не увидела, что рядом с унитазом висит телефонная трубка.
Коул рвано выдохнул.
Я думала, что вздохну с облегчением. Но это не так.
Мои пальцы, которые были зацеплены за край его джинсов, упали, когда он встал. Перед тем, как выйти из душа, он провел рукой по своему лицу. Своей ногой он пнул вниз крышку унитаза и сел на него прежде, чем взять телефон. Его волосы все еще были в полном беспорядке, но каким-то образом он выглядел собранным.
— Да, — довольно холодно сказал он. Выражение его лица стало заостренным; он выглядел хмурым по сравнению с человеком, который встречал меня, или с человеком, который пригласил меня в душ, или с человеком, который целовал меня. Он послушал мгновение.
— Правильно. Пришли мне имейл позже. О, это мой возбужденный голос. Ты не представляешь.
Я начала подбирать вещи, которые были разбросаны по всей душевой. Я перевернула табурет вверх дном и сложила миски и яичную скорлупу внутрь.
Затем я вышла и прислонилась к раковине, а он стоял в середине ванной комнаты, глядя в телефон. Мое сердце все еще колотилось. Он наклонился ко мне, его плечо напротив моего, все еще глядя в телефон.
Мои мысли были киноэкраном, на который ничего не транслировали.