Грешник
Шрифт:
Громов ждал этого поцелуя так долго, но оказалось, что он совершенно не был к нему готов. Он оглох. Ослеп. Растерял все свои навыки. Погружаясь все глубже и глубже в щемящую, выворачивающую наизнанку нежность. Он хватался за остатки сдержанности и контроля, но те рвались под его пальцами, будто тонкая истлевшая от времени бумага. И он целовал... целовал... целовал... Пил ее, как родниковую воду. А когда и этого стало мало, Глеб приподнял ее одной рукой за попку и, не размыкая губ, усадил на крышку пианино. Замер ненадолго, приказывая себе притормозить. Оперся руками по обе стороны от ее бедер. Прижался лбом к ее лбу. Наташа дышала тяжело и прерывисто. Ему бы понять, от чего... Он никогда еще так не боялся все испортить.
–
– Х-хорошо...
– Точно все в порядке?
– Я не знаю! Не знаю...
Глеб заледенел. В висках ломило. Он чуть отстранился и осторожно спросил:
– Ты... не могла бы сказать, что не так? Ты... не хочешь этого? Я поторопился? Врачи сказали, что ты в порядке, но если...
Наташа сглотнула. Её грудь поднялась, натягивая ткань домашнего платья, и опустилась.
– У меня внутри как будто что-то горит... Я... никогда такого...
– она волновалась, очень. И изо всех сил пыталась ему объяснить то, что никогда и никому бы объяснять не стала. Глеб понимал, скольких сил ей это стоило. Глядя ей прямо в глаза, он опустил руку ниже. Намотал на кулак подол платья и потянул вверх. Наташа то ли всхлипнула, то ли заскулила тихонько. Этот звук проник в голову, пронесся позвоночником и угнездился внизу его живота. Едва касаясь пальцами нежной бархатистой кожи между бедер, он поднялся вверх.
– Здесь?
– прохрипел, замирая у кромки трусиков.
– Да-а-а...
– выдохнула Наташа. И ухватившись одной рукой за его предплечье, вторую опустила себе между ног. Наблюдая за ней, как зачарованный, Глеб сдвинул трусики в сторону, обнажив плоть. Наташа тут же накрыла пальцами клитор и, низко застонав, прогнулась дугой.
Такая непосредственная. Такая откровенная в своем желании... Глеб медленно опустился на колени. Её пальцы порхали над клитором, сминали его и ритмично поглаживали. Он лизнул прямо поверх этих пальцев, которые в ту же секунду замерли. Громов сглотнул и поднял голову, в страхе ожидая её реакции. Он что-то сделал не так? Черт...Черт... Черт...
Глаза Наташи удивленно расширились. Она смотрела то на него, то опускала взгляд к своим бесстыдно расставленным ногам. И когда он уже думал, что умрет от неизвестности, медленно убрала свои пальцы, как будто приглашая его продолжить. И он с радостью принял это приглашение. Не отпуская её неверящего, удивленного взгляда, слизал пряную влагу, прикусил бугорок и толкнул его несколько раз языком. Наташа резко зажмурилась и снова распахнула глаза. Зарылась пальцами в его отросшие волосы, притягивая еще ближе. И не отпускала, даже когда взорвалась под его губами.
Никакого продолжения в тот день быть не могло. Глеб это понимал и даже не расстраивался. Пустяки. Она уже его. Полностью. Окончательно. Теперь в этом нет никаких сомнений, а то, что ему придется потерпеть самому... Так разве это проблема? Тем более что ее довольно просто можно решить.
Глеб отнес Наташу в постель, проверил дочку и, закрывшись в туалете, быстро передернул. Напряжение нужно было снять, чтобы ничего не испортить в самый ответственный момент. Чтобы не финишировать раньше, чем кончит она, и не опозориться. Глеб кусал губы, которые имели ее вкус, и методично работал рукой. Оргазм был блеклым, выстраданным и болезненным, но ему нужна была эта разрядка.
А утром оказалось, что за ночь с Наташей что-то случилось. Она снова замкнулась. Конечно, не так, как после смерти Кирилла, но все же. Глеб уже научился ее понимать. Он попытался вывести девушку на разговор, но наткнулся на стену молчания. Наташа отводила глаза и нервно растирала бедра ладонями.
– Может быть, мне не ехать на работу?
Наташа отрицательно качнула головой. Подхватила дочку на руки и принялась ей что-то нашептывать.
В офис Громов все же поехал, но работник из него в тот день был никакой. Он бестолково перебирал отчеты, провел совещание и даже лично проверил несколько анкет от претендентов на должность главного бухгалтера, который требовался на одно из предприятий их группы. Но все равно был собой недоволен. А потом еще оказалось, что в их дом привезли не те материалы, что они заказывали. Громову пришлось разбираться и с этим. Он несколько раз звонил Наташе, но разговор не клеился, а когда вернулся домой - было уже очень поздно, и она спала в своей комнате.
Или... делала вид, что спит.
Одно он понимал отчетливо. За минувшие с той ночи дни их окрепшие вроде бы отношения совершили какой-то квантовый скачок назад. И будто не было ничего. Ни близости, ни душевных разговоров. Ни-че- го. Это нервировало. Сводило на нет его привычную сдержанность и контроль.
Видит Бог, все встало бы на свои места, если бы ей не понравилось. Но это было не так, дьявол все забери! Она кончала, как в последний раз, на его языке. Да и потом! Сколько раз они пересекались. Он же видел... видел ее! И то, как дрожали ее ресницы, как пересыхали губы, как часто и глубоко она начинала дышать, стоило ему подойти чуть ближе. Как темнели ее глаза, как лихорадочно пылали щеки, как она.... Черт! Ласкала себя, думая, что он ни о чем не догадывается! А он ведь опять смотрел в эти чертовы камеры и переживал с ней вместе каждый ее оргазм.
Напряженность между ними пролегла силовым полем. И даже Ларка его заметила.
– Что? Надоела она тебе?
– спросила, воркуя с Ниночкой, пока сама Наташа возилась с ужином.
– Кто надоел?
– притворился валенком Громов.
– Кто-кто? Наташка! Не пойму, почему ты не снимешь ей отдельную квартиру.
– А мне и так хорошо, Лара. Домой приходишь, а тут кто-то есть.
– Стареешь, Громов. Раньше тебе прелести семейной жизни волновали мало.
– Жизнь проходит. Все меняется.
Лариска хмыкнула. Переложила внучку на животик и, похлопав по попке, сказала:
– Смотри, Громов, чтобы тебя эти перемены не завели куда-нибудь не туда.
– Я взрослый мальчик, Лариса. И соображаю, что делаю, - обдавая женщину холодом взгляда, отчеканил Громов, а про себя хмыкнул. Соображает он... Как бы ни так! С этим как раз были большие проблемы. Иначе как объяснить то, что он позволил себе в тот же вечер?
А ведь все начиналось, как всегда. Наташа с Ниной скрылась за дверями спальни, а он остался сидеть в кабинете, делая вид, что работает. В чашке плескался чай. Хотя лучше бы что-то покрепче. Глеб тогда продержался аж целых сорок минут. Рекорд. Обычно он сдавался несколько раньше. Вывел изображение камер на экран... Три дня до этого ничего не происходило. Наташа не позволяла себе удовольствия, будто за что-то наказывая. Долго металась на кровати. То раскрываясь, то сжимая скрученное одеяло ногами... А он смотрел на неё, и смотрел... Вот и в тот вечер, казалось, все ограничится именно этим. Наташа ворочалась с боку на бок, несколько раз вставала к малышке, но потом, будто не в силах больше себя контролировать, распласталась на кровати и медленно обнажила бедра. Сердце Глеба затарахтело. Взгляд впился в экран. А потом, как будто в летаргическом сне, встал и пошел к ней. Распахнул дверь, шагнул в комнату. Наташа испуганно замерла, приподнялась на локте, тяжело со свистом вдыхая воздух.
– Зачем ты это делаешь? Сама... когда я так хочу тебе с этим помочь... Когда день за днем схожу с ума, не в силах тебя коснуться? Ты хотя бы понимаешь, как долго я тебя ждал? Как хочу тебя... Как хочу заменить твои руки собою. Пальцами, языком, членом? Любым способом, каким ты только захочешь...
– Так я успокаиваюсь...
– Что?
– Ты спросил, зачем я это делаю... Это мой ответ. Так я успокаиваюсь.
Глеб сглотнул.
– Хорошо... А со мной... со мной... ты не можешь... Или тебе лучше так?