Грешник
Шрифт:
Впрочем, Наташа тоже старалась. Насколько могла. И Глеб делал все, чтобы это «могла» оказалось достаточным для успешных, хоть и преждевременных, родов. Он был с ней от и до. Громов пел, держал за руку, тужился вместе с ней и дышал, как их учили. Если бы все пошло так, как было запланировано изначально - ей бы сделали эпидуральную анестезию. Это было важно в их ситуации, ведь никто не мог сказать, как Наташа отреагирует на боль. Но когда они приехали в клинику, оказалось, что делать укол уже поздно.
В общем, все пошло совсем не так, как они рассчитывали. И это было тяжело. Но
Глеб пошевелился в кресле и, затаив дыхание, поправил желтую шапочку спящей на его голой груди крохи. Несмотря на то, что она родилась на пять недель раньше срока - Нина была крепенькой и, насколько это было вообще возможно - здоровой. Её даже не стали забирать в отделение интенсивной терапии, чтобы перестраховаться в первые сутки. Не было прямых показаний, а Наташе было бы гораздо спокойнее, если бы малышка находилась при ней. Остановились на методе кенгуру. Вот этим самым кенгуру Глеб и был сейчас.
Малышка скривилась. Глеб осторожно, едва касаясь, провел по ее спинке, поглаживая. Склонил голову, вдыхая ее аромат. Она пахла чем-то сладким, младенческим, незнакомым. Так бы дышал, и дышал... В горле собрался ком, перекрывая дыхание. Он вообще испытывал что-то странное. Щемящую в груди нежность. Сглотнул. Перевел взгляд на лежащую на кровати женщину. Бледная, уставшая, с темными кругами под глазами. Наташа была такой красивой! Глеб ни за что в жизни не признается, но... он плакал, когда все осталось позади, и Нину вручили в дрожащие руки матери. Наташа долго рассматривала малышку, не замечая, что тоже плачет. А потом подняла взгляд на него... и, наверное, ему стоило родиться хотя бы для того, чтобы разделить с ней этот момент. Все, что было в его жизни, все, через что ему пришлось пройти... оно все этого момента стоило.
Нина завозилась сильней. Пошарила крохотным ротиком, как слепой котенок. Одной рукой осторожно ее удерживая, Громов встал со своего места. Подошел вплотную к Наташе. Будто чувствуя, что понадобилась малышке, она открыла глаза даже прежде, чем он успел ее потревожить.
– Что-то случилось?
– тут же вскочила.
– Она есть хочет.
– Ох... Давай ее сюда.
Глеб уже видел, как это происходило. Кормление. В конце концов, Нину прикладывали к груди матери уже несколько раз. У нее не было сил сосать долго, чтобы насытиться. Но все равно, Громов замирал.
И, да, у него стоял. Вот такой он извращенец. Глеб не мог не представлять, как сам коснется этих грудей. Как втянет вершинки в рот, чтобы попробовать, чем кормят его малышку.
Нина сосала вяло. Наташа обеспокоенно хмурилась. Глеб поднял руку и разгладил пальцами складочку между бровей:
– Не волнуйся. Ты все делаешь правильно.
Свободной рукой Наташа накрыла его кисть и прикрыла веки.
– Спасибо тебе...
– Это тебе спасибо.
– За что?
– Что ты у меня есть. А теперь и вот... сладкий сахарок, - Глеб снова коснулся пальцем почти прозрачной щечки. Он думал, что будет бояться брать ее на руки, испытывать неловкость и все такое. Она ведь крошка совсем. Два сто. Котенок... Но как-то так получилось, что глаза боялись, а руки делали. Очень правильно получилось...
– Ты не звонил в больницу?
– Нет. Она ведь на мне спала... Но, если что-то случится - нам позвонят сами. Не переживай.
– Я не хочу, чтобы что-то случилось, - Наташа открыла глаза, выплескивая на него закипающий в них страх.
– Я знаю. Но это от нас не зависит. Мы старались, Наташа. Мы сделали все, что могли.
– Я боюсь.
– Чего?
– Боюсь, что не справлюсь, если Кирилл...
– она не смогла договорить. Взволнованно покусала губы.
– Меня как будто утаскивает в глубину... Я стараюсь, но...
– Я понимаю. Но ничего подобного не случится, слышишь?
– Почему ты так в этом уверен?
– Потому что я не позволю. Я... не... позволю.
Наташа широко распахнула глаза и долго-долго смотрела на Громова.
– Я хочу, чтобы ты отвез нас с Ниной к Кириллу.
Все в Глебе воспротивилось такой идее. Встало на дыбы. Наташа слишком слаба, Нина - недоношенная. Куда ее везти? Зачем?
– Конечно. Через несколько дней. Сразу, как только вас выпишут.
– Завтра.
Глеб стиснул челюсти. Поймал ее немигающий взгляд.
– Нина слабенькая совсем. Ты знаешь, сколько дряни можно подхватить в больницах? Да ты сама еле ходишь!
– Да, он ругался. Пожалуй, впервые на нее. Сдали нервы. А Наташа, кажется, не обижалась совсем. И страшно ей не было. Улыбалась слабо, наблюдая за его метаниями по палате, и поглаживала дочку по спинке, как совсем недавно делал он сам.
– Глеб, - ладно, она редко называла его по имени, всего несколько раз, и за это он мог позволить ей все, что угодно, но...
– Если Кирилл уйдет... я хочу, чтобы он увидел дочку. Не прощу себя, если он её не увидит. Понимаешь? Мы ему это должны.
Он открыл рот. Сказать, что их просто не отпустят врачи? Но заткнулся, не произнеся ни звука. В конце концов - кто его мог остановить? Никто и никогда. А значит, нужно просто самому это как-то в голове утрясти. Смириться, что надо ехать... Ведь... права она. Как есть, права. И к черту инстинкты защитника, которые вопили, что это опасно. Педиатра с собой возьмет, чтобы крыша совсем не уехала. И сделает все, как она хочет.
Громов тяжело вздохнул. Наташа поняла, что он капитулировал, впрочем, как и то, насколько нелегко ему далось это решение. Она чуть сильнее сжала его руку и плавно опустила ресницы. Нина устала и прекратила сосать, но грудь не оставила. Вот и что ему делать? Громов постоял рядом еще недолго, а потом все же осторожно высвободил девочку из материнских рук.
– Иди ко мне, сладкая... Пусть мамочка отдыхает, да?
А утром, как и обещал, он повез их в больницу к Кириллу. Уже в машине вспомнил, что Ларка-то совсем не в курсе последних новостей. Долго думал, как ей обо всем рассказать. «У меня есть для тебя две новости - плохая и хорошая. С какой начинать? Плохая - Кирилл умирает, несмотря на все наши старания. Хорошая - ты стала бабкой.» Ну, бред ведь - с какой стороны ни посмотри. В конце концов, он просто бросил в трубку, что ей нужно срочно приехать, и прислал за женщиной одного из своих ребят. За руль ей точно садиться не стоило.