Грешник
Шрифт:
«Едем в храм».
Удивительно. Но за все это время Громов не нашел времени послушать, как она поет. Точнее... нет. Не так. Не во времени было дело. Он просто боялся услышать. Словно Наташино пение могло усугубить его на ней помешательство.
Какая глупость.
Громов сел за руль и покатил прочь из поместья. Не сказать, что ему стало легче после вчерашней пьянки... Он так ничего и не решил для себя. Как ему быть теперь? Выждать? Сделать вид, что ничего не было? Наверное, для начала, неплохо бы посмотреть, как себя поведет
Глеб свернул с автострады и поехал к храму. Гулкие удары сердца отмеряли разделяющее их расстояние. Почему-то уже на подъезде подумал о том, что... ну, не в том он виде, чтобы в церковь идти. Какие бы отношения с богом у них ни были... И какие бы счеты. А ее голос услышал - и пошел, как привязанный. Голос несся под куполами, опускался и с новой силой взмывал вверх. Омывал его родниковой водой, будто всю грязь смывая. Подготавливая к чему-то важному. Переломному...
Он не решился зайти дальше. Так и простоял у двери всю службу. Время от времени касаясь горящим лбом прохладного дерева на одной из многочисленных икон, развешанных по стенам.
– Пантелеймон Целитель, - прошептала ему старушку, указывая на икону, возле которой Глеб и стоял, - у этого святого нужно просить здоровья болящим...
Глеб присмотрелся к иконе повнимательнее. Кивнул. Если уж чего-то просить, то он предпочитал говорить с главным. Чуть поколебавшись, прошел вперед. Причастие подходило к концу, и толпа перед алтарем редела. Громов осмотрелся. Вот он... Эти глаза с другими не спутать... Подошел поближе. В колеблющемся пламени свечей казалось, что лик Иисуса ожил, а может, Глеб просто сошел с ума.
– Я не слишком силен в этом всем... И знаю, что не имею права просить за сына... За него я и не прошу, - Глеб поднял широкую ладонь и растер шею, - но у тебя здесь поет девочка... вот она ни в чем не виновата. Это наши разборки, так? Мужские... А ей... дай ей шанс быть счастливой. В чем бы это счастье ни заключалось. Я за неё... все, что хочешь.
Глеб еще что-то говорил, не произнося вслух ни слова. Пока на его плечо не легла чья-то рука. Он оглянулся, и тут же блаженство разлилось по телу:
– Наташа...
Она улыбнулась странно. Совсем не так, как обычно.
– А я вас сразу заметила. Думала, показалось, но...
Глеб качнул головой:
– Я тебя послушать приехал. Вдруг понял, что никогда не слышал, как ты поешь.
Глаза Наташи расширились. Несколько секунд она просто молчала, глядя на него тем самым немигающим взглядом. А потом спросила взволнованно:
– А хотите, я только для вас спою?
Глава 18
– Хочу. Будет мне подарок на день рождения, - улыбнулся Громов.
– День рождения? У вас? Сегодня?
– хлопнула глазами Наташа.
– Угу. Ну, что, пойдем? Или так и будем здесь стоять?
Наташа колебалась. Громов напрягся. Неужели не простила его за то, что он тогда так... давил? Или вообще решила прекратить с ним любое общение? Сердце дернулось и ухнуло куда-то вниз. И лишь одна мысль спасала - если бы не простила, тогда зачем предложила спеть?
– Сейчас... Я только предупрежу, что мне надо уйти. После службы хор обычно задействован в панихиде, так что...
– Раз так, может быть, не стоит спешить? Ты работай, а я подожду, - растер ладонью затылок Громов.
– Нет-нет! Все в порядке. Я быстро.
– Тогда я буду в машине.
Она кивнула и убежала тут же, но вернулась довольно быстро. Он только и успел включить кондиционер, чтобы хоть немного охладить раскаленный на июльском солнце салон. Проворно открыла дверь. Забралась на соседнее с ним сиденье, которое Громов про себя окрестил «её», и без напоминания пристегнулась. Глеб выехал с небольшой стоянки, бросая на девушку осторожные взгляды. Он хотел понять, как между ними обстоят дела, теперь, когда столько всего было сказано вслух, но понять, что творится в голове у Наташи, было не так-то и просто. Она опять была закрыта и напряжена. Почему снова? Громов был готов поклясться, что в храме увидел в её глазах радость.
Хмыкнул тихонько, выворачивая руль. У неба довольно странное чувство юмора. Он, тот, кто привык читать, как открытую книгу, любого... абсолютно любого человека, теперь ничего не мог сказать с уверенностью. Это нервировало. Выбивалось за рамки всего имеющегося у Громова опыта. Он каждый раз, как по минному полю с ней шел. И ладно уж самому - не страшно. А вот за нее... боялся. Боялся, что рванет со всей силы и ударной волной раскидает. Их... друг от друга.
– Наташ, ты на меня обижаешься?
Девушка отвлеклась от разглядывания проносящихся за окном пейзажей и удивленно на него уставилась:
– Обижаюсь? Нет. Что вы?
– Просто ты загрустила, а я... Черт! Ты не думай, если тебе нужно помолчать - я понимаю. Ты не обязана мне отвечать. В общем... я волнуюсь, как ты. Но, если в норме...
– То я могу не отвечать?
Она улыбнулась? Улыбнулась! Правда улыбнулась. По-настоящему... Он бы и сам с себя посмеялся - ну, не бред ли он нес?! А вот от неё не ожидал. Почему-то...
Усмехнулся невесело, покачивая головой. Сместил ладонь на руле. Вторую опустил на коробку.
– Я с тобой себя чувствую слоном в посудной лавке...
Улыбка Наташи угасла. И он с опозданием понял, как неправильно она могла расценить его слова.
– Да... я вам, должно быть, глупой кажусь...
– Эй, вот только не надо, а? Я ведь не об этом совсем. Ты меня пойми. Я привык, что все понятно, как дважды два. Я ж армейский. Нас любого человека муштровали «читать». Это и в бою важно, и в переговорах с террористами. А с тобой ведь совсем не так. И ведь не было бы никаких проблем, если бы мне было все равно. Я бы вообще не парился.