Грешник
Шрифт:
– Ты что, меня выпроваживаешь? В таком состоянии?
– У меня дела. А поплакать ты, если хочешь, можешь и дома.
– Козел!
– фыркнула девочка, спрыгивая с табуретки.
Глеб закатил глаза.
– Ничего нового. Давай, выметайся...
У них было своеобразное общение. Да. Но так уж сложилось. Он знал эту занозу, как облупленную, и как никто понимал, что расшаркиваться перед нею не стоит.
В противовес всем ожиданиям, Наташа вышла из своей комнаты сразу, как только Карина ушла. Наверное, услышала, как захлопнулась дверь - эмоций их недавняя гостья не сдерживала.
– Извини за нее...
Наташа лишь отмахнулась.
–
– И ты не хочешь знать, что случилось?
– удивился Громов.
– Я слышала начало разговора и все поняла.
Глеб задумчиво кивнул. И понимал ведь, что сейчас нужно отступить. Наташа не была настроена на общение. Об этом свидетельствовала вся ее поза. Отсутствующий, впяленный в стену взгляд и хаотичные движения рук, которыми она туда-сюда растирала собственные бедра.
– И что? Как... тебе далась эта правда?
– Эту девочку... получается, ее убили?
– Не исключено. Только знаешь, что? Это не наша вина, что бы там Карина ни думала. Из-за этой Лики уже пострадали невинные люди. Мы не могли этого допустить. И все сделали правильно. К тому же... её судьбу решали не мы.
Наташа кивнула. Схватила рюкзак и, потеребив тот в ладонях, спросила:
– Ну, так мы едем? Или наши планы...
– Нет. Все в силе. Может быть, ты доешь свой завтрак? Тосты остыли, но я могу приготовить новые...
– Не хочу. Поедем...
И они поехали. Наташа всю дорогу молчала, задумчиво глядя в окно. В палате мужа она сидела в тот день особенно долго. Держала его за руку и что-то беззвучно шептала. Громов заглянул пару раз, но не посмел прервать их. Своими тонкими пальцами она гладила синие вены на запястье Кирилла, время от времени перехватывала его безвольную руку и подносила к дрожащим губам. Смотреть на это было невыносимо.
Не то, чтобы это что-то меняло.
Громов мерял шагами коридор, отгоняя прочь суку-ревность. Неправильную, некрасивую. Ревность, на которую он не имел права. Но как объяснить это сердцу? Как совладать с собой и не ворваться в палату, чтобы это все прекратить?!
Дверь тихонько хлопнула. Громов оглянулся. Наташа осунулась и побледнела.
– Слушай... Может, ну его, это все? Поедем домой? Ты неважно выглядишь...
– Нет, нет. Все в порядке. Я... не хотела бы менять планы, если это возможно.
Наташа снова на него не смотрела. Да что же это такое? Громов нервно сглотнул. Дернул плечом, мол, как скажешь, и первым пошел по коридору.
Наташин дом оказался примерно таким, как Глеб себе его и представлял. Крыша прохудилась, голубая краска, которой когда-то здесь были выкрашены окна, облупилась, ступеньки, ведущие на крыльцо, прогнили, а само оно покосилось. Громов окинул взглядом прилегающую территорию. Улыбнулся, обнаружив вычищенный от травы пятачок посреди заросшего двора. Очевидно, здесь трудилась Наташа.
– Кирилл хотел продать этот домик... А я не согласилась. Может быть, если бы продала, он бы не вляпался...
– заметила Наташа, подковырнув носком старой кеды, выпирающий корень старой вишни.
– Даже не думай!
– вскинулся Громов, до этого с вниманием разглядывающий окрестности, - он столько денег проиграл, что этот дом и десятой доли бы не покрыл.
– Почему? Для кого я его берегла... Здесь только захирело все и покосилось...
– не слушая его, продолжала свой монолог Наташа.
– Ну, так отделаем! И что значит - для кого? Для дочки. Ты уже думала, как назовешь малышку?
– Нина... Я назову ее Нина. Как маму.
– Красиво.
– Да, - шепнула Наташа, а потом будто опомнилась: - Глеб Николаевич, а что... что, здесь правда можно как-то отреставрировать? Я хотела покрасить окна, но побоялась, что краска навредит малышу.
– Да запросто. Начать с крыльца...
– Глеб растер затылок, еще раз осматривая халупу. Вообще, по большому счету - толкни ее кто посильней - упадет ведь. Но, если Наташа хочет...
– Нет-нет. Это бессмысленно. Там и перекрытия прогнили, и стены... нам когда еще говорили. Даже печь топить опасно, мы потому здесь и не жили с Кириллом.
– Ладно... А если его бульдозером, а потом заново точно такой же?
– Громов очертил пальцем круг и прикусил изнутри щеку.
– Что заново? Дом построить? Да вы что! Это такие деньги...
– Ну, а в целом? Как тебе сама идея? Или нужно непременно эти стены оставить? Это вообще принципиально? Нет?
– Это невообразимо, - рассмеялась Наташа впервые за целый день.
– Новый дом. Скажете тоже...
– Нет, ты все же скажи! А то построю, а тебе не понравится. Скажешь, старый хочу.
– Если новый один в один?
– прищурилась девушка.
– Ага... Расположение комнат, окон... правда, я бы побольше делал. Вдруг у тебя будет много детей?
Наташа удивленно открыла рот и несколько секунд на него просто смотрела. А потом согнулась пополам и захохотала так сильно, что он всерьез за неё испугался.
– Нет. Это вряд ли. Кирилл-то вообще детей не хотел.
– Кирилл не единственный мужчина на планете, - фыркнул Громов и, стащив через голову трикотажную толстовку, склонился над поваленной ветром огромной веткой ореха. Смех Наташи стих так же внезапно, как и зазвучал. Она растерла бедра, наблюдая за ним во все глаза. Бестолково качнулась. Глеб оглянулся через плечо. И несколько секунд они просто сплетались взглядами.
– Топор есть? И пила...
Наташа моргнула. Облизала пересохшие губы:
– Что?
– Здесь много веток. Пойдут на дрова, если распилить получится. Так что? У вас есть инструмент? Или пойти по соседям поспрашивать?
Невольно рука девушки скользнула вверх по телу, ладонь обхватила горло, в котором бесновался пульс.
– Где-то был. Я посмотрю... в сарае.
Глава 16
Два месяца спустя.
Глеб вошел в хлипкую калитку и осторожно прикрыл ту за собой. В разгар лета рабочие трудились до победного, в две смены, чтобы дело двигалось как можно быстрей. Когда позволяло время, Громов снимал костюм и присоединялся к ним - помахать молотком. И несмотря на то, что сил у него на это практически не оставалось - работа отнимала их все, ему было жизненно необходимо знать, что он приложил руку к строительству этого дома. В работе он находил спасение. Он так сильно себя изматывал, что засыпал, едва коснувшись подушки. Но даже этот проверенный способ работал далеко не всегда. И чем дальше - тем сложней становилось. Наташа... она стала его наваждением. Он бредил ей. И хотел так, что это становилось настоящей проблемой - выходило за рамки нормальности, лишая всякого контроля. Его чувства усиливались с каждым днем, проведенным с ней рядом. Острая, болезненная необходимость быть с ней во всех смыслах этого слова. Отчаянная нужда, скручивающая его суть, подчиняющая волю, так что иногда казалось - не выдержит. Зайдет к ней в спальню, вывалит все, что чувствует, а там... будь, что будет. Пока каким-то чудом удавалось себя одергивать. Но с каждой проведенной в одиночестве ночью делать это становилось все трудней и трудней. Дальше так не могло продолжаться.