Грешник
Шрифт:
– Жарко?
– Нет, хорошо...
– Не жалеешь, что преодолели полмира?
– Нет. Здесь чудесно.
Наташа взяла пузырек с солнцезащитным кремом, выдавила на ладонь и принялась натирать мужа. Член в плавках дернулся, как по команде. Глеб закинул ногу на ногу, но Наташа уже успела заметить его на нее реакцию. Улыбнулась.
– Наташка!
– тихонько взвыл Громов, - мне ж теперь тут до скончания века лежать попой кверху, чтобы не шокировать публику...
– А ты пойди, искупайся. Остынь...
– смеясь, предложила она.
– Ура! И нас возьми! Мы тоже хотим, - услышали последнюю фразу матери дети.
– Минутку! Пусть у папы впитается крем.
Оба отпрыска Каримовых, не желая оставаться на берегу, тоже вскочили и побежали уговаривать родителей искупаться. Кажется, только тогда Соня очнулась. Оторвалась от своих формул. Растерянно хлопнула глазами, окидывая взглядом исписанный пляж. Прикрыла ладонью рот и тихонечко рассмеялась.
Все же не зря он, поддавшись на уговоры Амира, решил отмечать пятидесятилетие здесь, на Карибах... И детям вместе было веселей, и Наташа с удовольствием общалась с Соней. Иногда Глеб переживал, что её круг общения слишком узкий, что ей не хватает женского общества... А потом смотрел на абсолютно счастливое и умиротворенное лицо жены и отпускал все свои страхи.
А вечером они сидели за большим столом под шатром у кромки моря и отмечали его юбилей. Амир вспоминал случаи из их жизни, озвучивал тосты и всячески развлекал их немногочисленную компанию, добровольно взяв на себя роль тамады.
– А сейчас слово предоставляется святой во всех отношениях женщине... Скрутившей нашего одинокого волка в бараний рог... Наташенька, прошу!
Глеб дернулся, желая вырулить ситуацию, зная, как Наташа не любит находиться в центре внимания, но не успел он сказать и слова, как та положила свою ладонь поверх его руки и ободряюще улыбнулась. Он чуть нахмурился, все еще переживая о том, чего ей будет стоить публичная речь. Но жена его в который раз удивила.
– Боюсь, Амир, после вашего красноречия мне уже осталось немного добавить, - мягко улыбнулась она. Амир оживился, бросил взгляд на Громова:
– Она когда-нибудь перейдет на «ты»?
– Не думаю, - ухмыльнулся Глеб и снова перевел взгляд на жену.
– Так что ты хотела добавить, милая?
– Пока не прозвучала только одна фраза... Нет, даже две.
– Тогда давай по порядку...
– Ладно. Ну, во-первых, я очень и очень тебя люблю.
Глеб сглотнул. Кивнул головой. Он все еще иногда просыпался, не в силах поверить, что ему это все не приснилось. Что она в его жизни действительно есть...
– Во-вторых, я хочу сказать, что не знаю еще одного такого человека... Ты исключительный, Глеб Громов. Нам всем очень повезло, что ты с нами случился.
Ну, ладно... На этой фразе он стал подтекать, как прохудившееся корыто. И, наверное, хорошо, что солнце клонилось к закату, и его слезы были не слишком видны. Хотя... с другой стороны, к черту! Он их не стеснялся...
– А в-третьих...
– Третьего не было, Наташ... Пощади, я и так уже рыдаю, как кисейная барышня...
– сгладил шуткой щемящий момент Громов.
– А в-третьих, я хочу тебе сказать спасибо. За любовь, за детей, и за себя. Ту, которой я рядом с тобой стала.
Они потом еще долго сидели. Солнце опустилось за океан, на заднем плане шумели волны и, заглушая их несмолкающий говор, звучал приглашенный на праздник оркестр. И они танцевали, и пили вино, и тихо над чем-то смеялись. А внутри него все звенели её слова, разливались по телу счастьем.