Грешные ангелы
Шрифт:
14
Когда-то, классе в седьмом, Симка придумал нам сочиненьице «Как ты понимаешь, что такое ответственность?».
Без особой натуги я накатал три или четыре страницы примерно таких разглагольствований: «Ответственность — это способность человека принимать на свои плечи и быть готовым нести груз чужих забот, обеспечивать безопасность, например, в условиях шторма или пожара, проявлять внимание к тем, кто нуждается в помощи…» И получил четверку. А внизу была
Согласен, примеров было действительно маловато.
Только откуда они могли взяться, примеры?
Что я знал об ответственности задело, которому служишь, за слова, которые произносишь, за чувства, что вызываешь, за поступки совершаемые и за тайные мысли — тоже?
А отвечать приходится решительно за все: за длиннейший ряд, состоящий из n+1 членов!
Вероятно, сегодня я бы написал то сочинение лучше, без пустых рассуждений, на одних только чистых примерах.
Мы летели на Запад.
Летели на новеньких, только что с завода машинах. Как пахли эти свежеиспеченные, выкрашенные серо-голубой краской «лавочкины», не объяснить! Один трепетный, не выветривающийся сто лет аромат эмалита чего стоил…
Вел нашу группу командир полка, на маршруте все складывалось нормально, если не считать препаршивейшей видимости: в небе ни облачка, а впереди ничего не разглядеть — синевато-коричневая густая пелена стоит стеной… Такое бывает, особенно в жару.
До конца полета было еще порядочно. Километров за полтораста до цели Носов неожиданно передал по рации:
— Группу вести дальше Абазе. Сажусь на запасном. С этими словами он резко отвалил из строя и пошел вниз. Заняв место ведущего, я сверился с картой, поглядел на часы и сразу ощутил беспокойство — за моей спиной летели восемь душ.
Ни в какую телепатию я не верю, мысли на расстоянии читать не умею, но то было физическое ощущение: они летят за мной, они смотрят вперед моими глазами.
Аэродром назначения открылся в расчетное время, но командный пункт приказал нам с посадкой не спешить: что-то на полосе у них было не в порядке.
Я велел ведомым доложить, какой остаток горючего. Ребята доложили. Горючего было мало. У всех.
— Затяжелить винты. Уменьшить скорость, следить за красной лампочкой, — передал я всем. Красные лампочки загораются, когда горючего остается на десять минут работы двигателя.
Предупредил командный пункт: горючего в обрез. Мне ответили грубо и бесцеремонно:
— Не паниковать! Ждите на кругу. И тут я услышал Сережу Ткаченко, он старался говорить бесстрастно, как диктор:
— Я — «девятый», красная лампочка загорелась. Как поняли?
Поглядел на посадочную полосу. Насколько удалось рассмотреть, никаких препятствий на полосе не было. Чувствуя выступающую
— «Девятый», тебе — снижение и посадка. Шасси выпускать на четвертом развороте. Внимательно… Командный, обеспечьте безопасность «девятому»…
И сразу услышал Остапенко:
— Я — «двадцать шестой», загорелась лампочка.
— «Двадцать шестой», следуй за «девятым», с шасси не спеши… Командный, на заходе два экипажа.
Они шли друг за другом, они тянулись на последнем. И я вздыхал с облегчением, когда слышал:
— «Девятый» — посадка.
— «Двадцать шестой» — посадка.
— «Ноль пятый» — посадка.
В воздухе остались Жора Катония и я. Мы были в районе третьего разворота, когда на приборной доске у меня замигала красная лампочка. Я спросил Жору:
— Как горючее?
— Что-то еще есть: лампочка не горит пока.
— Понял, — сказал я. — Заходим парой. Занимай превышение, с колесами не торопись. Как понял?
Он понял, как всегда понимал меня, золотой мой ведомый.
Мы выполнили четвертый разворот, я начал выпускать шасси, обернулся взглянуть на Жору, Его машина висела на месте, колеса выползали из куполов.
Я скомандовал:
— Щиточки, Жора! — и перенес взгляд на посадочную полосу.
Земля приближалась, и отвлекаться в это время нельзя. Сел. Плавно притормозил. Обернулся. Катонии на полосе не увидел. Еще ничего не зная, но уже тревожась, развернул самолет, однако рулить не смог — винт встал, горючее кончилось.
А вдоль полосы бежали люди. На подходе к аэродрому протекал канал, там был шлюз. Люди бежали к шлюзу.
Потом выяснилось: перед самым пересечением канала двигатель дал перебой, видимо, горючее отлило, машинально Жора поддернул самолет и, потеряв скорость, рухнул в канал.
Пока расстегивал парашютные лямки, пока открывал кабину и пытался выбраться из ловушки, у него кончился воздух в легких. Жора захлебнулся.
Ведущим в его последнем полете был я.
Вся полнота ответственности за группу лежит на ведущем.
Работала специальная комиссия. Пришлось писать объяснительные записки, рапорты — тьму: отвечать на десятки, если не сотни вопросов. Я не мог спать. Ждал заключения.
Наконец мне дали подписать пространный акт, из которого я узнал, что первопричиной катастрофы был «отказ сигнальной лампочки аварийного остатка горючего, лишивший летчика возможности правильно определить остаток горючего и сообразовать с этим свои действия».
В акте отмечалось скверное руководство посадкой со стороны наземного командного пункта, за что на руководителя полетов наложили взыскание.