Грешным делом
Шрифт:
– Лучше нам учить молодёжь надо, вот что, – наставительно сказала Мария Ивановна.
– Это да, с этим, как всегда не поспоришь, – задумчиво проговорила директор, качая головой.
На этих словах дверь в кабинет отворилась и туда заглянула вихрастая голова ученика восьмого класса Тимы Воронина, который всегда прибегал рассказать о начавшихся беспорядках раньше других учеников.
– Людмиласанна, там в зале сейчас такое…такое….намечается, что ужас. пойдёмте скорее!
– Что случилось?
– Деревенские наших собираются бить!
Оба преподавателя переглянулись и после этого, не сговариваясь,
Во -второй раз я вспомнил о «пиратах», когда в центре началась какая –то возня. Поначалу я даже не понял, что это может быть, так в центре танцевали обычно очень спокойные, приличные и нестандартно мыслящие ребята. Они бы в жизни не затеяли драки, поскольку слушали «Смоки», «Юрайя Хипп», знали низусть по именам всех музыкантов «Слейд», «Суита» и имели, я предположу, не вполне советский менталитет. Ребят этих в школе называли «голубки», с ударением на последний слог и, может поэтому, они всё время держались стайкой. Это не мы их так прозвали –учителя. Не знаю, что они имели в виду.
«Голубки» хорошо одевались, это они приходили первыми в лёгких пальто и летних полуботинках. Говорили они друг с другом немного странными голосами, подражая Стиву Присту и Энди Скотту из скандальной шотландской группы, может, таким образом, подтрунивая друг над другом, а, возможно, кто знает, в самом деле, ощущая себя какими –то особенными. В школе их считали людьми не от мира сего, не задевали, жалели, думая: блаженные, ну что с них взять? Микки, уж не знаю зачем, пытался с ними дружить. Возможно, чтобы потрафить им, он и заказал нам «Болрум блитц».
Поначалу всё было просто отлично. Но как существуют приметы надвигающейся бури, вроде насупленного неба, низко летающих птиц и громко шелестящих листьев, так и тут мне стало ясно, что сейчас что -то будет. Поискав глазами Ивана Петровича, а потом Лихолетова, и не найдя их, я посмотрел на Тараса, но тот видно, тоже уже поняв, что гроза надвигается, давно начал искать кого -то глазами в зале и, тоже не найдя, всё чаще стал с досадой пожимать плечами. Вот всегда так, когда нужна физическая сила, её не бывает!
Ушла из зала, предчувствуя недоброе, учительница английского Галина Васильевна. Не предполагая ещё ничего дурного, лихо пока отплясывали школьники. На минутку меня даже посетила мысль, что возможно гроза пройдёт мимо и всё обойдётся. Но только я так подумал, как над толпой взметнулась вверх чья -то рука в грубо по–деревенски вязаном морковного цвета свитере и затем резко опустилась на чью –то голову. Громко вскрикнул тот, кого ударили, а следом послышался визг девушек.
То, что началось в зале после этого иначе, как бардаком не назовёшь. Народ потрусливее, метнулся к выходу. Народ похрабрее, в том числе боксёры из секции Ивана Петровича, вступили в бой. Замелькали кулаки и подброшенные вместе с ногами вверх полуботинки.
Моя Анфиса, пробежав с подружками мимо сцены и мельком глянув на меня с надутыми губками, передёрнув плечиками, с недовольным видом стала пробираться по стенке к выходу.
В какой -то момент я увидел Микки, которого кто –то бил по лицу, а он, часто моргая, с какой –то остервенелой стойкостью, принимал один за другим удары, не отвечая в ответ. Конечно, мне бы как товарищу стоило бросить гитару и поспешить ему на помощь. Но в том то и дело,
«Ты что не можешь согнуть руку вот так и так вот хорошенько врезать?», спрашивал меня Иван Петрович на тренировке, манипулируя моей вялой рукой, как кукольной. Я кивал, и приступал к делу. Но бил я всё равно так, как будто отпихивал от себя бочку с ржавой селёдкой, с каким –то отвращением.
У Микки, оказалось, тоже была проблема. Он хорошо двигался и красиво бил, но всё как –то для вида, мимо цели и без души. Все, кто был на тренировке, при этом ему кричали: «Михей, давай, влупи ему, ты же можешь!», а он лишь качал головой и пропускал удары. Возможно, ему казалось, что бокс для того и нужен, чтобы научиться держать удар и не для чего другого. А самому бить необязательно. В общем, как и у меня, каждое его выступление на соревнованиях, вызывало разочарование тренера.
«Ну, что ты его жалеешь?», спрашивал Иван Петрович в перерывах между раундами, обмахивая Мишку полотенцем, «дай ему один раз, как следует и готово дело! У тебя же хороший прямой левой».
Микки кивал, выходил, бил прямой левой, и согнутой правой и почти всегда мимо. Иногда ему всё же начисляли очки за эти попытки, но ни одного боя он так ни разу и не выиграл. В конце концов, плюнув на нас обоих, Солодовников перестал с нами возиться. На одной из последних наших тренировок, он, отозвав нас в сторону перед спаррингом, сказал: «Слушайте, у вас двоих что –то ничего не выходит. Какие –то вы, ей богу, душечки, а не пацаны! Идите, займитесь вон музыкой что -ли или художеством, спорт, видать, не для вас! Может, какой -нибудь чёрт и научит вас однажды боксу, но я точно не могу, всё, поднимаю руки». И он действительно их поднял.
После того диагноза, мы с Мишкой в самом деле занялись музыкой. Я, конечно, ещё не знал тогда, что пророчество Ивана Петровича сбудется, когда я попаду служить в армию. Но до этого ещё было ох, как далеко! Поэтому пока Мишку били в зале, я стоял на сцене, перебирая струны, и проклиная себя за свою беспомощность.
Просто стоял и смотрел, как волтузят моего лучшего друга, и ничего не мог поделать! Ва со своим атлетическим сложением, конечно, сделал попытку снять гитару и спрыгнуть со сцены в зал, чтобы помочь Микки. Но Тарас, поняв, чего он хочет, посмотрел на него таким лютым взглядом, что Ва, пожав плечами, остался вместе с гитарой, стоять на сцене.
Через пару минут после начала драки в зал запоздало заглянула голова Ивана Петровича. Заглянула и исчезла, оттеснённая напором рвущейся наружу толпы. Когда ему, наконец, дали войти, всё уже было кончено.
Двое с разбитыми губами лежали на полу, один с переломанным носом сидел у стены, подоткнув платком нос, трое или четверо голубков, сидя, трясли головами, ощупывая челюсти, и проверяя, не сломаны ли у них кости. Ещё четверо отряхивали одежду, которую им запачкали грязной обувью, вяло топчась перед выходом и не решаясь попросить дать им пройти у заблокировавших собой двери директора, завуча и учителя по труду.