Грета Гарбо и её возлюбленные
Шрифт:
Имелись и другие осложнения. Например, вечно таящее в себе угрозу присутствие Шлее и неуверенность Сесиля в природе их отношений. Шлее и Гарбо. История не дает ответа на этот вопрос. Можно утверждать одно — в основе этих отношений вряд ли лежал секс. Шлее стал для Гарбо, по словам Кеннета Тайнена, чем-то вроде стража в духе Кафки, призванным сопровождать ее на таинственные рандеву. Что еще более осложнило ситуацию, так это слухи о том, что у Гарбо якобы был роман и с Валентиной. И снова никаких доказательств.
Сам же Сесиль стоял перед вопросом: чего же конкретно ему хочется. В какой-то момент его заветным желанием было сфотографировать Гарбо. Что ж, заветная цель
На протяжении их романа Битон также с завидным упорством записывал каждое ее движение, каждую смену настроения, каждый оттенок интонации. Долгие разговоры воспроизведены почти дословно. И эти строки вряд ли вышли из-под пера потерявшего голову любовника, поскольку наблюдение предполагает некую дистанцию между людьми. Это скорее напоминает труд бытописателя, и благодаря своим дневникам, с их удивительно точными портретами современников, Сесиль несомненно удостоился места в ряду современных историков. Однако с точки зрения Гарбо это было едва ли не предательством.
Сесилю хотелось закрепить одержанную победу. Он полагал, что его жизнь обретет завершенность, если он уговорит Гарбо выйти за него замуж и поселиться в Англии. И это желание не было минутным порывом. Вот почему следующим шагом в его военной кампании стала попытка вырвать Гарбо из цепких лап Шлее и перенести ее в безопасное место, а именно — под крышу его уилтширского дома. Этой кампании было суждено продлиться два с половиной года.
Сесиль вернулся домой из Нью-Йорка в начале апреля. В Пелхэм-Плейс его поджидала телеграмма, датированная 31 марта. В ней содержалось лишь одно слово — «Сесиль», а пришла она от Гарбо.
Как и в прошлом году, он засыпал ее письмами и время от времени звонил по телефону. Со всех написанных писем он снимал копии. Самое достойное объяснение этому факту заключалось в том, что он использовал их в качестве дневника, который вел при обычных обстоятельствах. Эти письма полны новостей, и он писал их регулярно и подробно. Недостойное же объяснение заключается в том, что Битон делал наброски для будущих публикаций. Вот почему эти письма нельзя назвать перепиской в прямом смысле этого слова. С апреля по ноябрь Гарбо написала лишь одно ответное письмо, хотя время от времени она отвечала на его послания буквально одним-единственным словом.
Когда Битон не был занят Гарбо, то со всей страстью предавался работе над своей, в конечном итоге крайне неудачной, пьесой «Дочери Гейнсборо». Он также продолжал обустраивать «Реддиш-Хаус» и принимал многочисленных гостей. В своем первом письме Гарбо он докладывает о том, как пересек Атлантику по маршруту Нью-Йорк — Лондон, и обращается к ней «Mon Seul Desir».
По прибытии в Англию Сесиль умудрился довольно легко миновать таможню и вскоре уже въезжал в «новые железные ворота к парадному крыльцу моего дома». Навстречу Сесилю вышли мать и тетушка Джесси. От Битона не ускользнуло, какая работа уже была проделана и что строители еще продолжают трудиться. Битон забрался в свою новую кровать под балдахином и принялся читать верстку своего «Портрета Нью-Йорка». Он написал Гарбо, а на следующий день написал снова, начав письмо на этот раз такими
Сесиль отправился в Лондон, чтобы поработать, послоняться по антикварным лавкам и побывать в театре.
Дома, в Бродчолке, работа продолжалась:
«Как бы я хотел, чтобы ты приехала и сказала свое веское слово!
Пожалуйста, мой дорогой молодой человек, черкни хоть пару строчек своему пылкому поклоннику. Если тебе не о чем писать, будь добра, ответь хотя бы на следующие вопросы:
Ты срезала плющ?
Ты делала упражнение на канате?
Ты уже сильнее загорела после моего отъезда?
Спишь ли ты достаточное количество времени?
Тебе снятся сны?
Как поживает мадам Эльба?
Досаждали ли тебе какие-нибудь «черно-белые» неприятности?
Ты гуляешь часами вдоль берега?
А в горах?
Навещаешь ли ты время от времени ясли?
Помнишь ли ты, как упал молодой человек?
А как бедная старушка упала возле «Мейси»?
А помнишь пса на Третьей авеню?
А пса в галерее Парк Бернет?
А кошку в ресторане?
Все это для меня крайне важно. А еще я хотел бы знать, как ты себя чувствуешь и все ли у тебя в порядке».
Весна все сильнее давала о себе знать. Сесиль грелся на солнце, сидя на террасе своего дома и почитывая книги о Гейнсборо. Он понемногу писал, а также следил за прополкой сада. То есть занимался почти тем же, думал он, что и Гарбо. Страница за страницей, Сесиль описывает свою возрастающую привязанность к дому и связанную с ним деятельность. Битон метался между Солсбери и Лондоном, стал частым зрителем на театральных и балетных спектаклях. Его принимали у себя члены королевской семьи, он постоянно искал новых ощущений. Некоторые из его писем Гарбо приоткрывают нам ту жизнь, какую ей пришлось бы разделить с Битоном, живи она в Лондоне.
«Я пошел посмотреть одну пьесу о любовных увлечениях друг другом юношей. Она оказалась довольно наивной мелодрамой, но зрительская аудитория, состоявшая в основном из мужчин, у которых, по всей видимости, не было никаких любовных увлечений после школьной скамьи, просто умирала от восторга и ностальгии. Но что сделало вечер особенно интересным, так это присутствие королевы Мэри — вся в белом горностае и бриллиантах, она сидела в ложе с братом и принцессой Алисой. Старушка за последнее время совершила набег на все небольшие театрики, и если в одном из них идет какая-нибудь скандальная пьеска, ее непременно там встретишь!
На днях я прочитал в газете: «Королева Мэри в пятницу посмотрела «Кровь кабана и Чемерицу» в театре «Болтон». Во вторник она, затаив дыхание, наблюдала, как развиваются события в спальне частной школы. Лучшей чертой этого вечера было поведение публики. Все присутствующие радостными возгласами приветствовали появление королевы-матери, после чего занавес взмыл вверх и всю оставшуюся часть вечера до самой последней минуты никто не обернулся и не принялся ее разглядывать. Я действительно впечатлен тем, как себя ведут самые обыкновенные люди. После спектакля старушка помахала рукой и улыбнулась, и ей, несомненно, понравилось, что она привлекла к себе всеобщие взгляды перед тем, как сесть в ярко освещенный «даймлер», однако на протяжении всего спектакля ей разрешили побыть обыкновенной зрительницей.