Грезы любви
Шрифт:
Ричард тихо засмеялся. Окружающий мир казался ему совершенно безумным.
— Что еще ты скажешь?
— А что я могу сказать? Надо спасти леди Гертруду и остальных.
— Почему? — огрызнулся Ричард. — Зачем мне это надо? Потому что они твои друзья? Даже и не надейся, Тарджаман.
— Вы должны сделать это потому, что так будет правильно. Потому, что вы больны. Вам надо вновь обрести гармонию тела и души.
Ричард нахмурился.
— Ты хочешь сказать, что я буду болеть до тех пор, пока лолларды не окажутся на свободе?
— У вас не дизентерия, но вы смертельно больны. Вы можете не дожить до восхода солнца, если
Ричарду стало страшно.
— А если я ничего не предприму?
— Если вы выживете, то будете продолжать свое бездушное существование. Будете творить зло, не чувствуя вины. Но наступит день, когда вы встретитесь с Создателем, и за все грехи вам воздастся. Но, скорее всего, вы умрете до рассвета.
Чувствуя, с какой хладнокровной убежденностью говорит его бывший слуга, Ричард ужаснулся. Он вспомнил слова Тэсс о том, что перс может оказаться ассасином.
— Тарджаман, не говори загадками. Ты, что ли, убьешь меня?
— Что вы имеете в виду? — не ответил на прямой вопрос дрессировщик.
Ричард взглянул на бокал, из которого только что пил. Неужто вода была отравлена, с ужасом подумал он. Граф почувствовал металлический привкус во рту, боли в животе усилились. «Похоже, это первые признаки отравления», — промелькнула мысль в мозгу у Ричарда.
— Нет, — хрипло шептал Ричард. — Я не верю, что ты можешь причинить мне вред.
Он скорчился от боли, возобновились рвота и понос. Усилился жар, и Ричард впал в забытье.
Он проснулся от пения ранних птиц. Снаружи доносился шум — воины собирались в дорогу. Поморгав, Ричард открыл глаза и в розовом свете зари увидел Тарджамана, который, как и ночью, сидел, скрестив ноги.
— Как долго ты здесь находишься?
— Всю ночь.
Чувствуя себя виноватым, Ричард не решался посмотреть персу в глаза. Он был благодарен Тарджаману. С радостью и волнением он понял, что болезнь отступила.
— Я выжил, — сказал Ричард.
Тарджаман печально кивнул головой.
— Теперь вы можете делать все, что пожелаете. Похоже, совесть не будет мучить вас.
— Ты действительно думал, что я мог умереть?
— Да, но я имел в виду смерть духовную.
Ричард слегка улыбнулся.
— Ну и хитер же ты. Ты меня сильно напугал.
— Мое намерение было иным, милорд. — Тарджаман мрачно нахмурился. — А сейчас мне надо идти, я никогда больше вас не обеспокою.
Перс поднялся. Ричард схватил его за руку.
— Несмотря на то, что меня много раз предавали, я всегда доверял тебе, Тарджаман. Ты всегда желал мне добра.
— Я счастлив, что был вам полезен, — сухо ответил Тарджаман.
— Я хочу в последний раз попросить тебя послужить мне.
Тарджаман ждал.
— Возьми фамильный меч Истербаев и продай. — Ричард протянул персу драгоценный меч, с любовью погладив инкрустированные драгоценными камнями ножны. Свыше сотни жемчугов изображали змею, большой рубин и изумруд, величиной с крупный орех, украшали рукоятку бесценного меча.
— Продай этот меч вместе с ножнами. На вырученные деньги подкупи стражников в Тауэре. Выведи лоллардов и помоги им спрятаться. Оставшиеся деньги принесешь мне, я хочу купить моему оруженосцу лошадей, меч, — словом, все необходимое, чтобы он смог стать рыцарем. Перкинс это заслужил. Остальное отвезешь леди Тэсс.
Тарджаман прижал Ричарда к груди; проявление эмоций было ему совсем не свойственно.
— Как вы меня обрадовали, милорд.
— Ничего, — пробормотал Ричард, хлопнув перса по спине. — Я и сам рад.
Когда Ричард со своим войском наконец добрался до Саутгемптона, его поразило большое скопление войск: видно было, что вовсю шла подготовка к войне. Около пяти тысяч человек были готовы погрузиться на суда, и каждый день прибывали все новые и новые полки. В лучах солнца на лазурной воде пестрело множество парусов, ветер шумел в них. Огромные лодки, как поплавки, качались на волнах. Корабли предназначались для перевозки не только рыцарей и стрелков, но и лошадей, пушек, таранов, лекарей, менестрелей, поваров. Все, что было необходимо войску в этой кампании, грузилось на борт.
Сотни палаток окружили небольшой городок. Пахло морем, рыбой, дымом от костров и конским навозом.
Встретившись, Генрих и Ричард сердечно обнялись. Король поинтересовался войском графа. Но поговорить с монархом наедине Ричарду не удалось, и он понял, что король этого не желает. «Генрих, властитель человеческих судеб, может распоряжаться временем, как пожелает, и если он не нашел для меня и минутки, то значит, не простил нападения на Киркингама», — догадался Ричард.
Шли дни, недели. Прибывали все новые войска. Каждый день Ричард и его рыцари отрабатывали боевые действия. По вечерам он пил эль с пэрами. Среди высокопоставленных особ, окружавших Ричарда, были герцог Клэренс, младший брат Генриха, граф Марч, наследник покойного короля Ричарда Второго. Граф Марч стал бы королем, если бы отец Генриха не захватил власть. До сих пор многие дворяне, верные королю Ричарду Второму, хотели видеть его наследника на принадлежащем ему по праву месте. Уставшие от ожидания войны, рыцари без конца обсуждали эту тему, конечно шепотом, но встречались смельчаки, которые отваживались называть Генриха узурпатором, так же, как и его отца. Граф Истербай понял, что, хотя его друг держал бразды правления уже два года, положение его было не очень прочным.
Очень скоро это подтвердилось и на деле. Незадолго до отплытия король раскрыл заговор, целью которого было воцарение графа Марча. Саутгемптонский заговор был большим ударом для монарха. Заговорщиками были Генрих, лорд Скроп Мошамский, Ричард, граф Кембриджский, и сэр Томас Грей Нортумберлендский. Грей был казнен на месте. Ричард и Скроп потребовали суда присяжных из числа пэров, среди которых был и граф Истербай. Суд быстро приговорил знатных заговорщиков к смерти.
Вскоре после их казни король отыскал Ричарда, игравшего в тот момент с Перкинсом в шахматы в палатке на берегу океана. С водных просторов дул свежий бриз, вдалеке слышался крик чаек, волны бились о прибрежные камни.
— Шах и мат, — сказал Ричард, маневрируя королем как раз в ту минуту, когда Генрих заглянул в палатку. Стройный, высокий король был одет в черный расшитый золотом камзол с жемчужными пуговицами. У него было строгое выражение лица. Твердый взгляд короля скользнул по Перкинсу и потеплел, остановившись на Ричарде.
Перкинс вздрогнул, затем упал на колени с возгласом «Ваша милость». Ричард сидел на стуле как вкопанный, не веря своим глазам. Не в силах оторвать взгляда от обворожительных очей своего старого друга, Ричард удивлялся почти божественному магнетизму этого человека. Генрих действительно изменился после коронации, он стал помазанником Божьим, но в нем по-прежнему оставалась человеческая душа.