Грибы на асфальте
Шрифт:
Я взобрался в седло. Все-таки «Летучий Голландец» молодчина! Вместо того чтобы сломать шестерню, он всего-навсего забил семяпроводы.
Мы кончили поздно вечером. Когда я вылез из седла, сделанного из старого одеяла, все поплыло у меня перед глазами. Изнутри к горлу подкатился скользкий противный ком.
Это был приступ самой настоящей морской болезни.
– Сегодня высеяли пять кило! – крикнул Ким.
Целых пять кило? Нет, жизнь все-таки прекрасна!
Вацлав
Дома нас ожидало фантастическое зрелище.
Вацлав Кобзиков лежал полуголый на кровати и сосал из бутылки пиво. Стол был уставлен яствами: консервами «Печень трески натуральная в масле», «Зеленый горошек», «Солянка овощная» и пивными бутылками. Повсюду валялись кожура от колбасы и огрызки сыра. Если учесть, что еще утром у ветврача не имелось ни копейки, а до стипендии было так же далеко, как в сказке о сестрице Аленушке до колодца, то наше изумление можно было понять.
– У тебя умерла бабушка?
Кобзиков посмотрел на меня сонными, слипающимися глазами и ничего не ответил. Он сильно напоминал хорошо закусившего удава, и мне даже показалось, что в его кругло торчащем животе что-то слабо шевелится.
– Ты нашел мумию египетского фараона?
– Нет… ик… сдал курятник.
– Я тебя серьезно спрашиваю.
– Не видишь, – сказал Ким, – человек объелся? У него бред.
Но Кобзиков не мог сердиться.
– Нет, серьезно, ребята… ик… я передислоцировал «вооруженные силы» на чердак.
– Расскажи подробней, – попросил я.
– Извольте. Сижу я, значит, на крыльце и думаю: не утянуть ли Егорычевы кальсоны, которые прямо сами свешиваются мне в руки с веревки? Продать – пирожков накупить можно. Вдруг появляются двое. Он и она. Юнцы. «Не вы хозяин дома будете?» – спрашивают. «Допустим», – отвечаю я уклончиво. Тогда они безнадежными голосами говорят: «Не найдется у вас комнатки? Молодожены мы, студенты». Окинул я с крыльца «Ноев ковчег» взглядом и отвечаю: «Нет. Все занято». Они повернулись и пошли, печальные такие. Жалко мне их стало. Зыркнул я на Егорычеву халупу второй раз, и вдруг меня осенила гениальная идея. «Стойте! – кричу. – Хотите пока занять вот этот сарайчик? Петушка мы куда-нибудь переселим». Если бы вы видели, как они обрадовались! Я тоже за них обрадовался и не заметил, как мне задаток сунули.
Кобзиков тяжело перевел дух и потянулся к бутылке с пивом.
– Живодеры вы с хозяином, – проворчал Ким. Он съел кусок плавленого сыра и пошел провожать Тину. Я попытался было углубиться в расчеты, но запах яств раздражал меня. Машинально я отщипнул булку.
– Ешь, ешь, – вкрадчиво сказал Кобзиков.
Я не
– Можешь и консервы съесть.
Несколько удивленный, я открыл «Печень трески натуральную в масле» и принялся опустошать банку.
– Может, ты пива хочешь? Не стесняйся.
Тут я с подозрением оглядел Кобзикова. Чересчур уж хлебосольная была у него физиономия.
– Признайся, что тебе от меня надо? – спросил я.
Ветврач замахал руками.
– Что ты! Что ты! Вижу – голодный, почему не угостить? Сегодня – я тебя, завтра – ты меня. Услуга за услугу. На том и свет держится. Допустим, надо сходить за обувью…
Я перестал есть и насторожился:
– Что еще за обувь?
– Да так, ерунда. Забыл в гостях туфлю. Я тебе рассказывал. Самому, понимаешь, неудобно.
– Значит, мне надо идти за туфлей?
– Ну да. Пришел, взял и ушел. Что здесь такого?
Я отодвинул от себя еду.
– Спасибо. Мне пока еще жить хочется.
– Чудак, – вскочил Кобзиков с кровати. – Абсолютно никакого риска! Я все разведал. Полковник сегодня трудится во вторую смену, полковница на даче. Дома одна моя Дульцинея. Скажешь ей: «Здравствуй, Диночка. Вацлав просил тебя вернуть ему обувь». Вот и все. Она тебе вернет, и ты сразу ходу.
– А почему сам не хочешь?
– Я вижу, ты совсем профан в любовных делах. Мне же придется тогда остаться!
– Ну и оставайся. Разве она тебе не нравится?
– Нравится. Но есть одно обстоятельство. Так называемый критерий времени.
– Что это за чертовщина?
– Ну, понимаешь… сегодня у меня еще два свидания. А как я пойду, если туфли одной нет? Ну как, Ген?..
– Нет.
Кобзиков возбужденно забегал по комнате.
– Слушай! Я отдам тебе все, что на столе!
– Нет!
– И еще бутылку сверх того, – соблазнял Вацлав.
– Нет.
Тогда Кобзиков остановился:
– Слушай. Я тебя поведу в ресторан. Понял? Заказывать будешь ты, что хочешь.
– Что хочу? – переспросил я.
– Что хочешь!
– И гуся?
– И гуся.
– И коньяк?
– И коньяк.
– Только еще одно условие, – сказал я. – Ты расскажешь мне свою биографию. Ты мне будешь исповедоваться: почему ты такой страшный потаскун. И все остальное.
– Идет! – согласился Кобзиков.
Ресторан был уже закрыт.
– Не напирай, – сказал швейцар, угрожающе выпячивая грудь и шевеля усами.
Вацлав сунул ему рубль, и усы опустились. За столиками было почти пусто. Мы сели у окна. Подошла официантка с усталым лицом.
– Что угодно, мальчики?
– Жареного гуся, бутылку KB, шампанского во льду, остальное по своему усмотрению, – сказал я, небрежно развалясь на стуле.