Гриф
Шрифт:
— Ну?
— Гаражев пытался ограничить взвинчивание цен после 17 августа 1998 года и контролировать работу продовольственных рынков и магазинов. Мало этого, те же меры он хотел распространить и на ритуальные услуги для бедных слоев населения. Но осуществить эти планы не успел.
— Думаешь, кладбищенская мафия… Но на нашу, ревутовскую, не похоже.
— Круг смыкается…
— И в центре нашего внимания оказывается московский ритуальный комбинат. Что мы на него имеем? — спросил Ежов.
— Имеем одну странную ниточку. Было у нас однажды городское совещание.
На стол президиума все
— Мозговая атака называется.
— Точно.
— И что?
— А то, что на столе среди этих бумаг оказался листочек из школьной тетрадки, где печатными буквами было написано:
"Уважаемые товарищи милиционеры. В крематории г. Москвы, расположенном в нашем городе Ревутово, творятся страшные вещи. Там работники крематория насилуют трупы молодых красивых женщин. Самый старший у них — бывший уголовник, мы его боимся. Случайно подглядели, как он это делал. Но он нас не заметил. А вы уж проверьте, пожалуйста". И подпись: "Группа товарищей".
— Ну и что? Разве у нас нет маньяков, насилующих трупы?
— Есть. Но дело-то в том, что написал это покойный Гаражев. Эксперты установили.
— Если он хотел разоблачить ворье в крематории и боялся сделать это открыто с трибуны, мог лично кому-либо из ваших сотрудников в приватной беседе…
— Было такое… Понимаешь, незадолго до того он в приватной беседе, как, к сожалению, выяснилось уже после его смерти, слил информацию нашему сотруднику (между прочим, товарищу Гаражева еще по школьным годам), что есть канал проникновения в Ревутов контрабандного спирта с Кавказа. Просил выяснить, где его подпольно разливают, — сказал Ежов.
— И что?
— А то, что подпольный заводик, на который я уже почти вышел по другим каналам, вдруг снялся и переехал в неизвестном направлении, а самому Гаражеву в подъезде вечером набили морду.
— Дело возбудили, помню. Оформили как нападение неизвестных из хулиганских побуждений. Судя по заявлению потерпевшего, лиц он не видел. Помню, теперь вспомнил я это дело: никого не нашли, дело закрыли.
— Вот…
— А почему, полагаешь, что истоки — там, в крематории, в спиртовом бизнесе?
— Да жена Гаражева проговорилась моей жене (они тоже в одном классе учились, город-то маленький), что он жене будто бы жаловался, — никому верить, говорил, нельзя. И в милиции продажные твари, даже одноклассникам верить нельзя.
— Ну и?..
— Доказать мы ничего не смогли. Но того майора заставили уйти в отставку.
— И что дальше-то?
— А дальше Гаражев, не веря отдельным сотрудникам милиции, подбросил как бы анонимку на стол президиума — тут-то не скроешь.
— Сказал бы вслух.
— И его или семью… Э, да что тут говорить? Сам понимаешь.
— Так что, проверим крематорий?
— Когда?
— А хоть бы и сейчас.
— Кого возьмем?
— А никого: мы вроде как мимо проезжали, заглянули на огонек…
— Да уж… Огонек в крематории. "Не гаси мою лампаду…" А… поехали.
Взяв на всякий случай табельное орудие, офицеры сели в милицейские «Жигули» и поехали на окраину города, где выплевывал остатки черного жирного дыма Московский городской крематорий № 4.
* * *
Серега, только напрягая плечо, развернул рукояткой несущую ступень, на которой стоял гроб с телом девушки, в сторону жерла печи, как в "огневое отделение" ввалились два мужика в штатском.
— Руки за голову! К стене! Стоять! Ноги на ширину плеч! Кто такие?
Братья представились.
В самом факте нахождения возле печей крематория братьев, двое из которых оказались близнецами, не было ничего криминального. Не было нарушением существующего законодательства и то, что старший из братьев Сергей был вором-рецидивистом. А поскольку сидел он не за изнасилование и не за труположество, что еще по науке называется «некрофилией», а за самое обычное разбойное нападение с убийством, то и колечки одной цепи у Ежова и Катанандова пока не соединились. Приди они чуть позже, и вообще братьям не было бы чего предложить.
А так была девушка.
Молодая, красивая, почти безупречная. И никаких следов насильственного воздействия на это прекрасное тело не было.
Умерла она, — как показал беглый осмотр, — совсем недавно. Может, день назад. Но ни следов насилия, ни следов скальпеля патологоанатома…
— Как живая, — проговорил Катанандов.
— Может, все-таки, они собирались… — прошептал ему на ухо Ежов.
— Может… А не докажешь.
Зато выяснилось другое. На девушку в крематории не было никаких документов. Ну просто никаких! Словно она с неба к ним сюда спустилась. По документам выходило, что сожжены были, в присутствии родственников, умершие от старости двое старожилов Москвы, а еще — шестеро бомжей, доставленных из морга для неизвестных лиц; несколько больных, умерших от рака в Онкологическом центре. Всего были сожжены 25 мужских трупов, 3 детских, 2 младенческих… И, судя по документам, не должно было сегодня сжигаться ни одного женского тела.
Такая вот история.
Руководство крематория, естественно, от Сергея и тем более от его братьев тут же открестилось.
Взяли всех троих.
— Девушку — на экспертизу, — приказал Ежов, когда в крематорий уже съехались и сотрудники милиции, и эксперты, и его коллеги из горпрокуратуры, — пусть выяснят причины и время смерти. И… — было ли изнасилование… Как прижизненное, так и… посмертное.
Результаты экспертизы были ошеломляющие.
Девушка умерла день назад. Следов изнасилования нет. Причина смерти, скорее всего воздействие на мозг особых полей или лучей, приведшее к обширному инсульту.
Братья стали давать показания сразу же, причем чистосердечные. Так ревутовские сыщики вышли на Институт проблем мозга. И на его директора профессора Морова Аркадия Борисовича.
Через день об этом знал полковник Генпрокуратуры Е.Ф. Патрикеев.
БИЧ. ОПЕРАЦИЯ "СХВАТКА НА КОВРЕ"
Бич проснулся рано. Повернул голову, ожидая увидеть на соседней подушке любимое лицо.
Но его ждало разочарование.
Машеньки в постели не было.
Он прислушался. В квартире было тихо. Дверь из комнаты в крохотный коридорчик была тщательно прикрыта. Но сквозь щелочку в спальню прорывался аппетитный запах жареной картошки.