Григорий Потемкин. Его жизнь и общественная деятельность

Огарков В. В.

Как бы то ни было, Суворов поспешил к стенам Измаила и, встретив уже отступавшие войска, вернул их на прежние позиции. 3 декабря он сам вновь разместил их. Четыре дня прошли в безуспешных переговорах с сераскиром о сдаче. А утром 11 декабря 1790 года Суворов рапортовал Потемкину: “Нет крепче крепости, ни отчаяннее обороны, как Измаил, падший перед троном Е. И. В. кровопролитным штурмом. Нижайше поздравляю Вашу Светлость”.

Страшное и невозможное дело совершилось. Курьером к государыне об этом новом подвиге войск был отправлен Валериан Зубов, брат Платона.

Мы избавляем читателя от изображения подробностей этого свирепого штурма, где люди превратились в зверей и дрались до остервенения; приведем только несколько прекрасных строк из байроновского “Дон Жуана”:

Над крепостью раздался крик: “Аллах!”,Зловещий

грохот битвы покрывая,И повторился он на берегах;Его шептали волны, повторяя;Он был и вызывающ, и могуч,И даже, наконец, из темных тучСвятое имя это раздавалось;“Аллах, Аллах!” повсюду повторялось.Сдавался шаг за шагом Измаил,И превращался в мрачное кладбище.Нет, не сдались твердыни Измаила,А пали под грозою. Там ручьем,Алея, кровь струи свои катила...Штыки вонзались, длился смертный бой,И здесь и там людей валились кучи;Так осенью, убор теряя свой,В объятьях бури стонет лес дремучий...

Рассказывают, однако, что после этого знаменитого дела у Суворова с Потемкиным произошла размолвка.

– Чем я могу наградить ваши заслуги, граф Александр Васильевич? – спросил Потемкин героя при свидании.

– Ничем, князь, – отвечал раздраженно Суворов, – я не купец и не торговаться сюда приехал; кроме Бога и государыни, меня никто наградить не может!

Этот ответ раздражил князя: он побледнел и отвернулся.

Перед знаменитыми пособниками Потемкина падали на юге неприступные твердыни, а там, на севере, был у князя противник, который давал себя чувствовать. Это был Зубов, влияние которого все возрастало. До князя доходили об этом точные вести, и, может быть, влияние Зубова отражалось уже на решениях государыни, которые не всегда точно соответствовали желаниям князя. Несмотря на то, что князю нужно было бы остаться на месте, так как после взятия Измаила ожидались мирные предложения Порты, и, несмотря на то, что государыне отъезд князя был не особенно желателен, Потемкин поехал в Петербург в феврале 1791 года. Это была последняя его поездка туда: сваливши твердыню Измаила, он проиграл сражение с Зубовым и нашел себе смерть в опустошенном войной краю.

Глава VII. Конец потемкинской феерии

Последняя поездка князя в Петербург. – Свидетельство Болотова о великих “приготовлениях” к приезду князя. – Пребывание в Петербурге. – Указания на размолвки с государыней. – Столкновения с Зубовым. – Сцена с камер-юнкером Голынским. – Праздник в Таврическом дворце. – Чудовищная роскошь этого торжества. – Слезы Потемкина. – Необходимость отъезда в армию князя. – Причины, задержавшие его в Петербурге. – Факт из письма Завадовского. – Успехи на войне Репнина. – Решительное слово Екатерины. – Отъезд князя на юг. – Последние письма государыни к князю. – Болезнь его. – “Канон Спасителю”. – Погребальные дроги в Галаце. – Предчувствия близкой кончины. – Предсмертное письмо Потемкина. – Кончина его. – Стихи Державина. – Впечатление от смерти князя. – Отчаяние императрицы. – Отзывы современников. – Характеристика князя государыней в письме к Гримму. – Наследство князя. – Его долги. – История с могилой Потемкина. – Резюме

Последняя поездка Потемкина в Петербург сопровождалась теми же торжественными сценами, как и первая, после Очакова. В записках Болотова, достоверного свидетеля тогдашних времен, об ожидании князя в Серпухове, на пути к Москве сказано: “Лошади, приготовленные под него, стояли фрунтом. Судьи же вместе с московским губернатором, прискакавшим для сретения оного, были все распудрены и в тяжких нарядах”. А о приготовлениях в Лопасне тот же очевидец пишет: “Мы нашли и тут великие приготовления к приезду княжескому и видели расставленные повсюду дегтярные

бочки для освещения в ночное время пути сему вельможе. Словом, везде готовились принимать его, как бы самого царя”.

Вся Москва гремела и занималась князем, приехавшим туда на последние дни масленицы. Вся знать собиралась к нему, поклоняясь, как идолу. Всюду приказано было исправлять дороги для Потемкина, и императрица отправила к нему навстречу графа Безбородко.

Государыня ждала своего друга с радостью, вельможи же, которых он заслонял своим присутствием, с ненавистью. Среди всей придворной толпы один только не боялся предстоявшей встречи – это Зубов. Страшно честолюбивый и затаивший ненависть против Потемкина, не дававшего ему быть “первой персоной” в государстве, он, поощряемый большой партией при дворе и благоволением государыни, вздумал сломить гиганта и повторить в своей особе его величие и могущество. Борьба эта для Зубова, благодаря неизмеримым милостям государыни, кончилась успехом; но заменить Потемкина у Зубова “не хватило пороху”...

Встреча князя в Петербурге, куда он прибыл 28 февраля 1791 года, была необыкновенна по своей пышности. Роль его в устройстве всех тогдашних государственных дел по-прежнему была самая главная; но хотя императрица и относилась к нему по-старому благосклонно, однако порой замечалось с ее стороны как бы какое-то тайное предубеждение против князя, – вероятно, результат наветов Зубова... Князь Потемкин, по самому своему характеру, не имел особенных способностей к мелким интригам: он привык сокрушать с маху, одним ударом, но не ставил противникам подножки. И, понятно, этот Голиаф не мог терпеть совместничества во власти с Зубовым.

О прямых столкновениях между соперниками не имеется данных, но слишком много было и косвенных причин, чтобы разжечь эту вражду. Державин, например, рассказывает про такой случай. Майор Бехтеев, в присутствии многих лиц, громко жаловался Потемкину на отца Зубова, который ограбил его, отняв у майора, без всякого права, деревню. Этот старый Зубов, пользуясь близостью сына к Екатерине, отличался безобразными и беззаконными действиями, возмущавшими даже тогдашнее, не особенно разборчивое общество. Потемкин защитил Бехтеева, заставив отца Зубова уладить это дело, чем, конечно, сильно задел самолюбие сына. Еще менее молодой временщик мог простить князю случай, о котором сам впоследствии рассказывал: Потемкин оказался главным виновником того, что Зубов был вдвое менее богат.

Однажды императрица объявила П. Зубову, что дарит ему за заслуги имение в Могилевской губернии, заселенное 11 000 душ крестьян, но потом спохватилась, вспомнив, что имение это уже подарено Потемкину. Тогда она за столом сказала князю:

– Продай мне твое могилевское имение!

Потемкин, догадываясь, для кого предполагается покупка, покраснел до ушей и, быстро оглянувшись, отвечал, что исполнить желание государыни не может, так как имение вчера продал – “вот ему!”, – и он указал на стоявшего за его креслами молодого камер-юнкера Голынского. Императрица, догадавшись, что Потемкин узнал ее намерение, и сильно смутившись, спросила Голынского в замешательстве:

– Как же ты это купил имение у “светлейшего”?

Потемкин, предупреждая ответ, метнул мнимому покупщику выразительный взгляд, и догадливый Голынский глубоким поклоном государыне подтвердил выдумку князя Таврического.

В этом поступке виден гигантский размах “великолепного князя”: он не пожалел громадного богатства, швырнув его юноше, чтоб это богатство не досталось Зубову.

Но в этой борьбе “Голиафа” с ничтожным пигмеем много шансов было и на стороне последнего. Хотя в глазах императрицы князь и имел за собой громадные заслуги и даже подавлял ее силой своей личности, почти гипнотизируя государыню, так что она шла навстречу многим его желаниям; но он уже опускался, тогда как Зубов поднимался; Потемкин должен был вскоре уехать на юг, Зубов оставался при государыне, которая находила отраду в задушевных беседах с новым для нее человеком. Нужно еще сказать, что стареющая императрица часто в это время недомогала: ее печалило тяжелое состояние государства, измученного войнами, внешние усложнявшиеся дела и отсутствие мирных предложений со стороны Турции. А затем и в отношениях домашних к “малому двору” были недоразумения, которые расстраивали ее. И возможно, что Екатерине досаждали порой чрезмерные требования “светлейшего”; она ждала мира и спокойствия, и ее пугали новые осложнения. Как бы то ни было, но придворная хроника того времени сохранила рассказы о многих размолвках этих двух крупных персонажей прошлого века за последние дни их встреч. Слышали мрачный голос князя, замечали некоторые публично выраженные знаки недовольства государыни “светлейшим”. Но, конечно, общий тон отношений Екатерины к своему возвеличенному другу оставался по-прежнему благосклонным: на него сыпались милостивые знаки внимания, награды и подарки.