Григорий Зиновьев. Отвергнутый вождь мировой революции
Шрифт:
Прошу сообщить, что тут верно и как вообще дела. Прошу ежедневно посылать мне телеграммы шифром. Надеюсь, имеете секретаря для шифровки»130.
Все обвинения были достаточно серьезными. И если они справедливы, то требовали «оргвыводов», то есть снятия со всех должностей и Зиновьева, и командарма 7-й армии Ремезова, да еще и порочили всех петроградцев, несмотря на страшный голод вот уже как два месяца напрягавших последние силы, защищая родной город.
Григорий Евсеевич понял, в чей огород брошен камень. Не стал оправдываться. В ответном письме Ленину от 8 июня повторил прежние требования о подкреплении. Но теперь обосновал их не только чистыми тактическими расчетами,
Начал подчеркнуто сухо, официально — «Тов. Ленину». А далее писал с твердым непреклонным убеждением:
«Мне кажется, что Вы еще недостаточно отдаете себе отчет в том, что такое означает падение Питера. Мы привыкли думать, что это еще не такая великая беда. Дескать, конечно, большой центр и пр., но поражение это рассматривается все же только как локальное. В крайнем случае Питер потеряем, Москва и Россия, де, сердце наше. Я сам еще на днях писал Вам, что потеря Питера — это на 30% общее поражение. Теперь мне кажется, что и я еще недостаточно оценил опасность.
Потеря Питера уже через две недели (если не раньше) поставит Москву в такое же положение, в каком сейчас находится Петроград. Другими словами, поставит под вопрос все.
Вы скажете, что я нервничаю и преувеличиваю. Но это не так.
Вы только представьте себе на минуту, конкретно как может пойти дело. Ведь между Питером и Москвой у нас никаких войск нет. В тылу у Москвы получается немало кулаческих элементов. Антанта после первого решительного шага и успеха (Питер) станет оказывать белым во сто раз больше помощи. Рубикон будет перейден, колебания прекратятся. Финны получат возможность, не объявляя России открытую войну, всю свою армию дать белым в качестве хотя бы фактических арьергардов. Материальные запасы белые в Питере все же найдут колоссальные. Кто помешает им быть через несколько дней в Твери? Нахальства, дерзости у них хоть отбавляй. Помощь со стороны нашего командного состава белым будет увеличиваться прямо пропорционально их успехам. Месяцы подходят самые голодные. Разжечь на этой почве недовольство у нас не так трудно. Вот почему это не преувеличение. Если мы не скопим сил для защиты Петрограда, Москва через самое короткое время может оказаться в том же положении, в каком Питер находится сейчас. А вся 6-я армия после падения Питера будет в ужасном положении. Весь Север да Вятка тогда наполовину погублены, что опять-таки скоро приведет к прямой угрозе Москве.
Что же делать? Признать Питер первым по важности фронтом. Месяц тому назад он мог казаться последним по важности, теперь он бесспорно первый. Уфа — важна, Вятка — еще важнее, Харьков нам нужен до зарезу. Но потеря этих центров все-таки не прямая угроза Москве.
Я знаю, легко сказать — дай подкрепления. Я знаю, что сил мало. Но сознание опасности часто удесятеряло силы наши. Мы не сознали еще этой опасности. Это сказывается во всем.
Когда был брошен клич “На Юг! ”, туда двинулись десятки бронированных поездов и машин, десятки полков, сотни лучших работников. То же — с Восточным фронтом.
А теперь?
Иногородних коммунистов мы получили только 300 человек, потому что нам дали опустошенные губернии. Москва только еще почесывается и раскачивается. Ни одного человека из обещанных Моск. советом мы не получили до сих пор. Подкрепления даны ничтожные численно и, главное, гнилые (документы, пересланные Вам, должны были Вам показать, что нам досталось яблочко с самой большой червоточиной). Поездов бронированных — только 2,
1. Надо признать, что потеря Питера — самая смертельная опасность. Самому опасному фронту надо отдать самые большие силы. Надо дать сюда 10 бронепоездов и 10-15 обстрелянных полков. Надо всем губерниям центральной России приказать посылать коммунистов сюда. Надо отдать самых лучших комиссаров и командиров. Надо, чтобы Вы лично и Цека забили тревогу по поводу Питера.
2. Это главное. Затем надо еще: для разложения противника в возможно более торжественной форме заявить финнам, эстонцам, латышам, а заодно полякам и литовцам, что мы готовы с ними заключить мир и признать независимость. Кон., буржуа не пойдут и пр. Но это увеличит разложение у них, и это укрепит наших солдат, среди которых признаки усталости и нежелание воевать растут с каждым днем. Лучше всего сделать это в такой форме: созовите ЦИК и выступите там сами с речью и пошлите одновременно декларацию всем им. В нынешней новой своеобразной фазе это будет иметь значение.
3. Надо будет внести поправку к нашему курсу в вопросе о командном составе. Местами мы прямо создаем ячейки для белых — начвосо, упвосо (начальник, управление военных сообщений Полевого штаба. — Ю. Ж. ) и пр. До сих пор для нашего комиссара законом было не вмешиваться в воен. дело. Теперь пора ему сказать: учись, готовься заменить специалиста. Теперь сплошь да рядом комиссар только прикрывает командира перед солдатами в особо тяжелых вопросах и перед нами (снижается часть ответственности). Собственными глазами вижу, как часть наших лучших работников глупеет при “специалистах”, частью ассимилируется ими. Надо выпрямить эту линию. Здесь хватили через край: не принципиально (принцип верен), а при практическом проведении. И не только в военной сфере.
Пункт 3 очень важен, но о нем надо поговорить в Цека, как только удастся собраться.
Пункт же 1-й должен быть разрешен сейчас же, ибо тут промедление в неделю может стать роковым. И даже промедление на несколько дней.
Я знаю: у Вас склонность объяснять мою тревогу тем, что я вижу только Питер, что мы страдаем «сепаратизмом», поддаемся панике и пр. Все это абсолютные пустяки. Настойчиво прошу принять те доводы, которые я привожу. На Питер больше года смотрели как на город, от которого надо только брать и которому ничего не надо давать. Это было бы еще с полбеды, если бы дело шло не только о самом Питере. Но Питер теперь — ворота Москвы. В этом гвоздь.
Буду очень благодарен, если черкнете ответ.
Привет, Зиновьев.
После написания этого письма у нас со Сталиным была беседа с пом. командарма Блюмбергом (Ж. К. Блюмберг — прапорщик военного времени — Ю. Ж. ), опытный и свой человек. Его мнение то же. Позовите к себе военного и спросите — только не такого, у которого всегда и все обстоит благополучно.
Военное положение на фронте нашем за это время еще ухудшилось.
Посылаю с нарочным, чтобы не пропал лишний день»131.
Ответ Ленина оказался более чем кратким: «С § 2 я не согласен. Сейчас это укрепит врага, усилив в нем веру в нашу слабость»132. Так Владимир Ильич решил сам. Один. Хотя Зиновьев пунктом 3-м предлагал вернуться к вопросу о «военной оппозиции» на заседании ЦК. Почему же Ленин так поступил? Видимо, потому, что еще верил в очень близкую мировую революцию. Верил в успехи Венгерской советской республики, все еще продолжавшей бороться. И ошибся. Советская Венгрия хотя и дольше Баварской — только три недели, и Бременской — один месяц, продержалась более четырех месяцев и все же пала 1 августа.