Гримпоу и перстень тамплиера
Шрифт:
— Поэтому он и придумал весь этот фарс насчет дьявольских сил тамплиеров.
— Мне известно, что несколько монахов аббатства поверили ему и теперь боятся, что рыцарь-тамплиер зарежет и их. А еще я слышал, как послушники говорят, что это Кенсе убил настоятеля в припадке бешенства.
— Они никогда в жизни не видели человека в конвульсиях, да еще издающего душераздирающие вопли, так что, конечно, могли по незнанию заподозрить бедолагу Кенсе, — понимающе кивнул библиотекарь.
— Да, Кенсе всего лишь бедолага, которого Бог при рождении лишил разума, чтобы он никогда не понял человеческого несчастия. Его ощущение яви настолько ограниченно, что он не способен ненавидеть и уж тем более убить
— Когда мы его нашли, кинжала в руке не было. Вдобавок, сегодня до утренней молитвы он признался мне, что упал в обморок, увидев настоятеля с перерезанным горлом, а что было потом, не помнит, — добавил брат Ринальдо, направляясь к церкви.
Леденящий ветер дул над аббатством, сгибая ветви кипарисов на кладбище с такой же легкостью, как Гримпоу — тетиву своего лука.
Тем временем на кухне брат Бразгдо давал указания расставить столовые приборы и тарелки в столовой. Настало время завтрака. Посреди печи в тагане, поднимая в воздух большие облака пара, разносившие аромат свиного сала, покоилась огромная кастрюля, и у Гримпоу потекли слюнки от одной только мысли о возможности вкусить изысканное блюдо, которое он представлял себе кипящем на огне.
— Голод всегда был хорошей приманкой для пройдох! — воскликнул повар с красными, как раскаленный уголь, толстыми щеками на опухшем от жара лице, увидев, как Гримпоу входит на кухню.
Монах жестом велел ему сесть за стол и, после того как слуги начали расставлять еду в столовой, сам поднес Гримпоу глиняную миску с наваристым кушаньем, кусочек горячего хлеба и кувшин воды.
— Я сожалею о том, что случилось с Дурлибом, — сказал он, усаживаясь рядом, — солдаты сказали, что он упал в пропасть в горах.
— Да, мне передал брат Ринальдо, — подтвердил Гримпоу, погрустнев.
Брат Бразгдо сел ближе и прошептал юноше на ухо, чтобы никто не услышал:
— Похоже, призрак мертвого рыцаря принялся за свое. Я имею в виду этот роковой несчастный случай и ужасное убийство.
— Вы и вправду верите, что оба несчастья — дело рук загадочного призрака? — спросил Гримпоу, пытаясь подшутить над страхами повара.
— Я в этом уверен так же, как и в том, что однажды за мной придет смерть с длинной косой и ужасным черепом вместо лица, — прошептал монах, целуя распятие на своей шее. — Я подозревал, что призрак принесет несчастье аббатству, но не хотел в это верить. Несколько братьев уверяют, что слышали ночью странное шипение и стенания, похожие на шепот задыхающегося человека, другие рассказывают, что видели страшные тени, скользящие по крышам. Все наши беды только начинаются, — продолжал повар тихим голосом, — подобно тому, как в конце прошлого столетия все боялись конца света и люди в ужасе пытались избежать пророчества, предвещавшего приход Сатаны, в то время как чума, голод и войны покончили с половиной человечества.
Брат Бразгдо смотрел на Гримпоу и, поскольку тот молчал, продолжил:
— Инквизитор Гостель сказал вчера, что настоятеля, царствие ему небесное, — он замолчал на минуту, чтобы перекреститься, — убил рыцарь-тамплиер, который шатался в окрестностях аббатства. Только он ошибается, полагая, что речь идет о существе из плоти и крови, как мы с тобой. Этот странствующий призрак, которого, как ты знаешь, я недавно видел верхом на лошади в горах, пришел, чтобы рассчитаться со своими должниками из прошлого, и он не уйдет из долины, пока не добьется своего. Да защитит нас Бог от его разящего кинжала, пока не поздно!
Монах вытащил из кармана плаща кроличью лапку и головку чеснока и прикоснулся к ним обеими руками, будто ласкал свое единственное спасение. Гримпоу едва сдержал улыбку, еще раз убедившись в страхах и суевериях повара, и спросил:
— Вы уверены,
— Я не знаю более надежного способа защититься от злых духов, только не рассказывай ничего брату Ринальдо, а то за мой грех он наложит на меня епитимью, так что придется молчать дольше, чем целый год, включая и время сна, — выдал брат Бразгдо, как на исповеди.
— Не тревожьтесь, я буду нем, как бедняга Кенсе. Кстати, не знаете, он уже поправился? — спросил Гримпоу.
— Не так давно я относил еду в лазарет — он спал как сурок на своей скромной кровати. Думаю, брат Асбен дал ему выпить липового чая с отваром лекарственных трав, от которого он ни жив ни мертв, — и повар расхохотался. — Не беспокойся за него, парень, Кенсе бессмертен, как боги, и кроме того, ему посчастливилось попробовать все настойки и отвары, которые получает брат-аптекарь в своей лаборатории в поисках эликсира жизни. Я не удивлюсь, если он нас всех переживет и дотянет до возраста Мафусаила, умершего, как гласит Библия, в возрасте девятисот шестидесяти девяти лет и даже тогда не выглядевшего стариком.
— Это правда, что некоторые монахи подумали, будто Кенсе мог зарезать настоятеля в припадке? — спросил Гримпоу, пытаясь выведать что-нибудь, убежденный в том, что если кто из монахов и знает слухи, разносящиеся быстрее молнии по аббатству, так это брат Бразгдо.
— Подобная клевета могла сойти только с порочного, змеиного языка, подобного языку того, что соблазнил Адама в раю, а в этом аббатстве, уж я-то знаю, многие заслуживают, чтобы их бросили в змеиное гнездо, — ответил брат Бразгдо, поднося ко рту сладкое яблоко. Затем, слегка укусив плод своими пожелтевшими зубами, он прибавил: — Кенсе пришел в аббатство почти взрослым. Родителей он никогда не знал. Кажется, его мать была шлюхой, она бросила его сразу после рождения в пещере старой ведьмы в окрестностях деревни Корбей. Одна старуха сжалилась над ним и начала кормить молоком козы, такой же дряхлой, как и она сама. Позднее, когда Кенсе подрос, они вместе искали помощи, прося подаяние в рыночные и ярмарочные дни у дверей церквей. Но вместо того, чтобы сочувствовать ему, люди в ужасе бежали прочь, увидев его уродливое лицо и беззубый рот. Придя сюда, он даже не умел толком говорить, разве что повторял все время: «Спрячься, спрячься от людей и их зла!»
— Почему он так говорил? — поинтересовался Гримпоу, заинтригованный рассказом монаха.
— Некоторое время спустя мы узнали, что это единственные слова, какие он слышал от старой ведьмы, а когда она умерла, Кенсе остался один в пещере и только чудом тоже не умер от холода и голода. Такой сильный страх вызывали у него соседи по комарке, что он, следуя совету старухи, спрятался в лесах, и больше никто его не видел. Однажды на ферме в лесу Альтфорф нашли жестоко убитую молодую женщину и стали искать Кенсе, чтобы повесить.
— Они подумали, что он убил девушку?
— Всегда проще обвинить в преступлении того, кто не может защищаться.
Гримпоу подумал, что подобной мысли мог придерживаться и инквизитор Гостель, обвиняя рыцаря-тамплиера в убийстве настоятеля Бринкдума, но не сказал ничего брату Бразгдо, который, увлеченный своим рассказом, продолжал:
— Кенсе, не зная усталости, бежал и в конце концов спрятался на заброшенном кладбище, где, как живой мертвец, провел в склепе одной знатной семьи несколько дней, до тех пор пока неудержимый голод не заставил его выбраться из убежища. Он искал еду только в окрестностях кладбища после наступления ночи, а когда ему удавалось что-нибудь найти, ну не знаю, каких-нибудь улиток, червей, тараканов, жуков, букашек, крыс, может быть кота или собаку, он возвращался на кладбище, чтобы проглотить их в темноте, как дикое лесное животное.